Дальние соседи
Ближними соседями дипломаты именовали чекистов. А дальние соседи – военные разведчики.
Ближними соседями дипломаты именовали чекистов, потому что здание Наркомата иностранных дел на Кузнецком Мосту находилось рядом с ведомством госбезопасности на Лубянке. А дальние соседи – военные разведчики.
КАЖДЫЙ год 5 ноября большая группа офицеров Российской армии, которые, судя по знакам различия, несут службу в разных родах войск, в узком кругу тихо и скромно отмечают свой профессиональный праздник. Это офицеры-разведчики. Они носят форму танкистов, лётчиков или артиллеристов. Они[end_short_text] не в больших чинах, но принадлежат к закрытому для посторонних разведывательному сообществу.
5 ноября 1918 года приказом председателя Реввоенсовета республики Льва Троцкого в составе Полевого штаба Красной армии было образовано Регистрационное управление. Так скромно называлась военная разведка, которая, как и многие другие ведомства, часто меняла название.
Выросшее из Регистрационного управления Разведывательное управление штаба Рабоче-крестьянской Красной армии было переименовано в 4-е управление РККА. В 1934 году разведка, несколько месяцев именовавшаяся Информационно-статистическим управлением, опять стала разведывательным управлением, подчинённым непосредственно наркому обороны. В 1939-м оно называется 5-м управлением РККА.
А в феврале 1942 года появилось новое название – Главное разведывательное управление Генерального штаба. Однако в сентябре Сталин вдруг разделил военную разведку. ГРУ вывел из состава Генштаба и подчинил непосредственно наркому обороны, то есть самому себе. А в Генштабе осталось Управление войсковой разведки. Впрочем, в апреле 1943 года всё вернулось на круги своя.
КГБ и ГРУ
В двадцатые–тридцатые годы прошлого века военная разведка была сильнее политической разведки, созданной в составе ведомства госбезопасности. Потом ситуация изменилась.
Политическая разведка – и когда она входила в состав КГБ, и когда стала самостоятельной – всегда подчинялась непосредственно главе государства, генеральному секретарю или президенту. Военная разведка была ведомственной, при Министерстве обороны, за исключением короткого периода после Второй мировой войны, когда Сталин приказал объединить в Комитете информации все разведывательные органы страны.
Политическая разведка, говорили мне бывшие офицеры Первого Главного управления КГБ, ощущала себя на полголовы выше военной:
– Но неприязни к военным соседям мы не испытывали. Отношения были деловые, товарищеские. Конечно, возникали соперничество, конкуренция. Все хотели первыми доложить начальству в ЦК важную информацию. А шефы на Старой площади, когда возникали споры между двумя разведывательными службами, обычно брали сторону Лубянки. Так мы получали от ГРУ любых агентов, в которых были заинтересованы.
Подполковник Виталий Чернявский, бывший начальник 4-го отдела внешней разведки КГБ СССР, вспоминал:
– Я, например, работал с несколькими первоклассными агентами, которых мы получили от военных соседей.
– Военные пытались протестовать?
– Не припомню. Нужно учитывать, что с самого начала военная разведка контролировалась политической. После войны контроль, пожалуй, смягчился, но за госбезопасностью всё равно сохранялась роль контролёра. Контрразведывательное обеспечение ГРУ и других органов военной разведки всегда оставалось в руках госбезопасности…
«Кастовая гордость»
С двадцатых годов начальник военной разведки назначался только с согласия Лубянки. В разведку не брали без проверки в органах госбезопасности. Перед отправкой в зарубежную командировку военного разведчика проверяли ещё раз.
Генерал Виталий Никольский, бывший резидент военной разведки в Швеции, рассказывал мне:
– КГБ – часть всемогущего аппарата, который подозревает всех и вся, а мы – те, кого они вправе подозревать. Вот так обстояли дела. Трагедия нашей службы состояла в том, что все побывавшие за рубежом автоматически попадали под подозрение, и следовательно, ими начинали интересоваться чекисты. Внутри военной разведки находились уполномоченные госбезопасности.
– А после войны институт уполномоченных сохранился?
– Люди из КГБ остались. Они присматривали за нами. Мы знали своих «опекунов».
– Офицеры военной разведки между собой это осуждали?
– Мы считали, что это в порядке вещей.
– Военные разведчики такие же проверенные люди, как и сотрудники госбезопасности, но вам почему-то всё равно не доверяли. Вас это не раздражало?
– Вызывало, скажем так, лёгкую неприязнь. Кому же приятно знать, что на него доносы строчат? Но на практике всё зависело от конкретного человека, а среди низовых работников во все годы немало было порядочных людей. Жандармской сволочи было не так много. Я всегда исходил из того, что у контрразведчиков есть свои задачи.
– Подозрительность контрразведки не была напрасной?
– К сожалению, известно немало случаев, когда офицеры военной контрразведки бежали на Запад. В Австрии, когда я там служил, американцы завербовали офицера Попова. Но разоблачили его уже позже, когда он вернулся из загранкомандировки и успешно работал в центральном аппарате ГРУ.
– У ГРУ было больше или меньше провалов, чем у КГБ?
– Неприятная особенность нашей службы состоит ещё и в том, что собственные промахи у нас стараются преуменьшить, а заслуги преувеличить. Мне кажется, что у КГБ провалов и побегов было больше. Но у них и аппарат значительно больше, чем у военной разведки… Да и руководители ГРУ сами ставили себя в подчинённое положение.
– Чувствовали себя неуверенно?
– Да, почему-то на этом месте долго не задерживались. Каждый новый хозяин, ясное дело, стремился начисто изменить все порядки. Во время войны и после неё шли нескончаемые реорганизации, штаты то сокращали, то спешно увеличивали. Опытных увольняли, неумелых набирали. У нас есть своя академия. Вакансии заполнить недолго, но любая реорганизация для разведки чрезвычайно болезненна. Впрочем, наши начальники об этом не думали.
– Говорят, маршал Жуков, когда он был министром обороны, пытался придать своей разведке больший вес, уравнять её в правах с внешней разведкой Комитета госбезо- пасности, укрепив тем самым авторитет армии?
– По-моему, КГБ никогда не сдавал своих позиций. Ещё раз повторю: с КГБ мы ни в чём сравниться не могли.
– Я знал одного выдающегося военного разведчика-нелегала. Это особая профессия. Ему нравилась эта жизнь. Он окончил Московский институт международных отношений, проявил исключительные способности к иностранным языкам и получил приглашение и в военную разведку, и в КГБ. Выбрал ГРУ. Не жалел потом, что отказался от внешней разведки КГБ?
– Нет, не сожалел, – твёрдо сказал он. – У меня была кастовая гордость.
Как попадают в разведку?
Современные технологии и опыт борьбы с терроризмом невероятно расширили возможности контрразведки. Работа разведки усложнилась. Привычные способы засылки нелегалов с паспортами на чужие имена не обеспечивают надёжного прикрытия. Руководители разведслужб не успевают приспособиться к меняющемуся миру.
Например, невероятные по масштабам скандалы разгорелись в Соединённых Штатах и в Европе не из-за того, что контрразведка вскрыла искусно созданную шпионскую сеть. Причиной стали операции в киберпространстве, которые поручают не опытным оперативным работникам, обученным действовать нелегально на территории противника, а технарям-компьютерщикам. А последствия подобных акций значительнее традиционных разведопераций.
Разведчики предпочитают молчать о том, чем они занимаются, утверждая, что раскрытие секретов опасно для безопасности страны. Как установить степень эффективности разведки? Некоторые историки утверждают, что разведка не приносит никакой реальной пользы. Разведки стоят слишком дорого, они не оказывают реального влияния на политику своих государств, а заняты борьбой друг с другом. Разведчики же обыкновенно отвечают, что безоружны перед клеветой, поскольку не имеют права разглашать истину, поэтому их успехи остаются невоспетыми, а о неудачах трубят на каждом шагу.
Военные разведчики часто жаловались на то, что начальники ГРУ – «люди со стороны, строевые или штабные офицеры, кто угодно, только не профессионалы. Считалось, видимо, что руководить разведкой можно, не имея ни знаний, ни опыта».
– В результате разведка страдала теми же болезнями, что и весь наш государственный аппарат, – рассказывал мне бывший резидент военной разведки в одной из европейских стран. – Однажды я получил из центра указание приобрести два клистрона – детали, необходимые для запуска ракет и запрещённые к экспорту в нашу страну.
Когда детали уже были у нас в руках, из центра приходит указание: один клистрон за ненадобностью вернуть. Но сделать это невозможно! Покупали мы их через подставных лиц, потому что за такую операцию торговца могли запросто упрятать за решётку. Но в центре наши доводы не принимались и расходы на покупку второго клистрона не утверждались. А стоимость проклятой детали равнялась двум моим годовым окладам. Случайно спросил нашего торгового представителя: не нужен ли кому клистрон? Он запросил Министерство внешней торговли и мгновенно получил ответ: «Нарочным выслать деталь в Москву! Примите срочные меры для закупки ещё пяти штук, крайне необходимых нашим институтам».
Я спрашивал начальника факультета Военно-дипломатической академии:
– Как попадают в систему военной разведки?
– Обычно делают так: посылают в штаб округа двух-трёх человек. Они приходят к командующему округом, докладывают, что прибыли отбирать офицеров для учёбы в академии. Командующий даёт указание кадровикам подобрать подходящие кандидатуры. Смотрят личные дела, беседуют с начальниками тех, кто подходит по анкетным данным. Потом возможных кандидатов вызывают для окончательного разговора.
– Кто-нибудь отказывается от предложения?
– Очень редко. Учёба в Военно-дипломатической академии сама по себе открывает возможность для продвижения по службе, а переход в разведку – это ещё и перспектива поехать за границу.
– А там учат на ходу спрыгивать с поезда и стрелять с обеих рук?
– Единственное, чему учили, – это прыгать с парашютом. А потом это изъяли из программы спецподготовки. Зачем разведчику все эти фокусы? Единственное, что понадобилось в оперативной работе, – это умение фотографировать…
