Жертва фальсификации. Как царя Фёдора Иоанновича превратили в «блаженного»
На самом деле это был весьма предприимчивый и храбрый государь, отстоявший Россию и Москву от страшного врага.
460 лет назад, 20 мая 1557 г., родился третий и последний сын Ивана Грозного от первой жены, Анастасии Романовой. Мальчика назвали Фёдором, и ему было суждено пронести слово «последний» через всю жизнь. Так, он стал последним представителем московской ветви династии Рюриковичей на русском престоле. Но иногда определение «последний» понимают в иносказательном ключе. Дескать, совсем безнадёжный, не предназначенный для дел государственных.
Русским царям, что носили имя Фёдор, категорически не везло: кому-то — в жизни, кому-то — в посмертной судьбе. У нас их было три. И только один, Фёдор II Годунов, поставил своего рода рекорд. Самое краткосрочное правление за всю нашу историю: 2 месяца и 27 дней. Фёдор I Иоаннович и Фёдор III Алексеевич правили всё-таки дольше. Но оба царя-тёзки, разделённые почти целым столетием, в силу загадочных причин получили абсолютно одинаковую характеристику. «Слабый, безвольный, набожный, недалёкий».
Святой durak?
Впрочем, сын Ивана Грозного в этом «забеге» всё равно лидирует. Фёдора Иоанновича называли не просто слабым или «недалёким». В его адрес сыпались определения похлеще. «Прост и слабоумен», — английский торговый агент Джером Горсей. «Слабоумен и прост умом», — тоже англичанин, дипломат Джильс Флетчер. «Государь весьма простоватый», — французский капитан на русской службе Жак Маржерет. «От природы простоватый и тупоумный», — шведский посланник Петрей де Ерлезунда. «Напрасно говорят, что у этого государя мало рассудка. Я убеждён, что он вовсе лишён его», — польский посланник Лев Сапега. И, наконец, сокрушительное от анонимного шведского источника: «Собственные подданные считают его помешанным и зовут русским словом durak».
К сожалению, в качестве противовеса этому шквалу оскорблений предъявляются откровенно слабые аргументы. Дескать, зато государь этот был благочестивым, великим молитвенником и многое сделал для торжества православия. В частности, при нём учредили наконец Московский патриархат — с 1589 г. Русская Православная Церковь стала совсем-совсем независимой и самостоятельной.
Большая часть этих аргументов восходит к «Повести о честном житии царя и великого князя Фёдора Иоанновича всея Руси». Автор — первый русский патриарх Иов, который балансировал между желанием хоть как-то возвысить покойного царя Фёдора и необходимостью возвеличить здравствующего царя Бориса Годунова. Поскольку свою блестящую карьеру на духовном поприще Иов сделал именно при поддержке Годунова, результат предсказуем. «Житие» рисует нам блаженного царя — великого постника и молитвенника, которого вскоре признают святым. На его фоне действует энергичный, предприимчивый, умный и дальновидный Борис. Более того — значительная часть самых видных военных успехов Фёдора либо замалчивается, либо приписывается опять-таки Годунову.
Крымская гроза
Как это произошло с самым, пожалуй, острым моментом царствования Фёдора. 1591 год. Крымский хан Казы-Гирей предпринимает масштабный поход на Русь, имея целью захватить, разграбить и сжечь Москву. Основания предполагать, что замысел увенчается успехом, у хана были. 20 годами ранее, в 1571 г. ровно то же самое сделал его отец — Девлет-Гирей. И теперь, в июле 1591 г. войско крымцев численностью до 200 тысяч сабель пошло на Москву.
Кто же занимался её обороной? Если верить патриарху Иову, вот кто: «Борис Фёдорович Годунов был премудростью украшен, и в делах ратных весьма сведущ. Сей же искусный правитель разумением своим устроил передвижной стан — город с пушками на повозках, очень удобный для отражения неприятеля».
А что же делает царь? В общем, ничего: «Предлагает отцу своему, богомольному патриарху Иову устроить молебствование Пресвятой Богородице».
Однако в источники, фиксирующие передвижения и распоряжения царя, рисуют принципиально иную картину.
Первое и главное, что следует отметить — «безвольный» Фёдор, в отличие от своего отца Ивана Грозного, который при схожих обстоятельствах бежал на север, Москву не покинул.
Второе — царским указом «велел всем воеводам быть без мест». То есть не выяснять, кому в силу более почтенного рода и места следует быть во главе того или иного отряда. А чтобы не было обид, Фёдор берёт кадровый вопрос в свои царские руки и расставляет воевод на должности самостоятельно. Опять-таки лично распоряжается о месте сооружения «гуляй-города», того самого укрепления на повозках — его поставили в районе Свято-Данилова монастыря. Кстати, к Годунову этот шедевр инженерной мысли отношения не имеет — русские его использовали ещё в Битве при Молодях в 1572 г.
Более того — 3 июля, когда крымцы были в одном дневном переходе, царь является фактически на передовую — в тот самый гуляй-город. Обходит всех воевод, бояр, дворян и детей боярских, и каждого спрашивает о здоровье. Это запомнили и зафиксировали очень многие. Ещё бы — честь великая!
Ну и, наконец, царь грамотно организует преследование побежавших крымцев. Однако лавры победы стараниями патриарха достались Годунову.
Шведский упрёк
К слову сказать, спасение Москвы не было воинским дебютом царя Фёдора. За два года до этого ему уже приходилось возглавлять русское воинство. 14 декабря 1589 г. наш «слабый и болезненный» Фёдор, облачённый в золотые одежды, гарцуя на превосходном аргамаке, выехал из ворот Кремля. А за ним — отборные войска, направляющиеся на северо-запад. Исправлять результаты несчастливой для нас Ливонской войны Ивана Грозного, в результате которой Россию отрезали от Балтики.
Именно таким — красавцем-всадником — Фёдор изображён на знаменитой Царь-пушке, отлитой мастером Андреем Чоховым как раз в его царствование. И, надо сказать, не только за красивые глаза. Тот поход против Швеции окончился если и не полным торжеством, то близко к тому. За несколько лет до похода царя, шведский король Юхан III в ответ на просьбу о переговорах относительно возврата России захваченных у неё прибалтийских городов, прислал Фёдору оскорбительное письмо: «Хочешь у нас земель и городов — так попытайся отнять их воинскою силою, а гордостью и спесивыми грамотами не возьмешь».
Результат для шведов был не очень весёлым. Русские, ведомые в походе самим царём, сумели отыграть назад 4 потерянных города из 5 — Ивангород, Ям, Копорье и Корелу с уездом. И, хоть Нарва оставалась за шведами, резонанс от этого похода в Европе был велик. Тому самому Льву Сапеге, который за пару лет до этого чванливо отказывал Фёдору в разуме, шведы выставили резонный упрёк: «Москва теперь не старая и не боится поднять оружие против нас — победителей Грозного. А царь, которого вы считали не способным править, водит сам свои полки».
