Сергей Скатов: Змиевы валы. К 100-летию «забытого» мятежа
Сочинение на конкурс «Революция в России: есть ли предпосылки, реальны ли угрозы?» …
(Опыт публицистического исследования)
Однажды в дремучих лесах поднялись мужики на смертный кровавый бой. Учинили мятеж, восстание, бунт – называйте, как хотите!
Полыхнуло столетие назад на территории с иное европейское государство так, что по всей России беспокойно стало. В боях противостояли друг другу тысячи и тысячи. Был отдельный фронт, сводки с которого печатала центральная пресса. Частями Красной армии использовались артиллерия, флот и – по тем временам большая невидаль! – аэроплан. Подробности далеких лет хранят немногочисленные, разрозненные по малотиражным изданиям публикации историков, в основном энтузиастов-краеведов, архивы, что уцелели, сотрудники местных музеев, да народная молва. Но в массовых учебных пособиях и монографиях по отечественной истории не встретить о восстании на русской реке Ветлуге даже ссылки. А жаль, очень жаль. Поскольку «забытый» мятеж достоин не ссылки, но самого подробного, пусть и через многие годы, обсуждения.
Давайте вспоминать.
А вспомнив, быть может, начнем что-то понимать и в ПРИЧИНАХ и СЛЕДСТВИЯХ, что доныне сотрясают нашу российскую действительность.
«КТО ЗДЕСЬ БЛУЖДАЕТ?»
Вместо пролога
«…ДОВОЛЬНО ЧИСТЕНЬКИЙ городок по Ветлуге… Я пришел туда хотя под вечер, но еще не поздно; однако на улицах было до того пустынно, что самые дома в изумлении, что раздались чьи-то шаги, казалось, спрашивали: кто здесь блуждает?» Так сатирик М.Е. Салтыков-Щедрин (очерк «В среде умеренности и аккуратности») живописал уездный центр Варнавин второй половины XIX века.
А блуждали по сонному Варнавину ИДЕИ. Они, ИДЕИ, исстари бродили по Руси, в бедовых мужицких головах, время от времени подвигая на открытые с властью столкновения. И, прежде всего, волновала крестьянина ИДЕЯ, вернее, один, но чрезвычайно заковыристый вопрос: «Земли! Землицы бы!.. И поболее!».
Реформа 1861 г., отменив крепостное право, дала долгожданную свободу. Однако свободу относительную. Крестьянина по-прежнему пороли: телесные наказания продолжали применяться. По-прежнему нес он тяжелую рекрутскую повинность, снабжая империю, что беспрестанно вела войны, «пушечным мясом»… Не скинув всех старых вериг, крестьянин вдруг оказался опутан новыми!
За выделенную помещиком землю пришлось платить выкуп, причем, в таких суммах, что сменилось несколько поколений, а крестьянин сплошь и рядом все был должен. Но и выкупив надел, обособиться с ним было нельзя: распределение земли было в безусловном ведении сельской общины. Да и земли катастрофически не хватало!
К началу XX века в среднем по России около половины крестьянских семей имели наделы не более 8 десятин*, в то время как тогдашние экономисты-ученые «прожиточный минимум» определяли в 15 десятин (почувствуйте разницу!).
Варнавинские крестьяне, как помещичьи, так и удельного (государева) ведомства, по реформе 1861 г. получили на ревизскую, то есть облагаемую налогом душу (в данном случае – на члена семьи «мужскаго полу»), по 6 десятин земли – всего 139 тыс. десятин пашни и 62 тыс. десятин сенокосных угодий. С реформенных времен к началу XX века население уезда возросло почти вдвое – с 75 тыс. до 140 тыс. человек. Понятно, что за счет крестьянства – уезд-то аграрный. Понятно, что и за счет преуспеяния государства Российского в целом (одна железная дорога, проложенная от Н.Новгорода до Вятки через Варнавинский уезд, чего стоила!). Не прибавлялось только пашни, выпасов, сенокосов, лугов, земли в принципе!
К 1905 г. в Варнавинском уезде 18% крестьянских хозяйств ее, земли, вообще не имели, 56% имели, но от 1 до 5 десятин, 2% хозяйств – безлошадные. А у царской семьи и 38 помещиков в уезде – свыше 500 тыс. десятин сельхоз- и лесных угодий!
Чтобы прокормиться, крестьянин шел к землевладельцу на поклон, просил землю дополнительно – в аренду. Не имея средств, чтобы за аренду расплатиться, отрабатывал помещику положенное (новый вид барщины).
Это была мина замедленного действия… Она и громыхнула.
«Внизу власть тьмы, А наверху – тьма власти…»
С 1905 ПО 1907 гг. в империи – до 18 тыс. крестьянских выступлений. Самовольные порубки, «переделы» земель, погромы – «потревожено», а то и спалено, стерто с лица земли было до 2 тыс. дворянских «гнезд».
В декабре 1905 г. костромской губернатор А.А. Ватаци доносит министру внутренних дел, что «9 ноября крестьяне трех селений Тонкинской волости начали порубку леса в дачах удельного ведомства… Управляющие из опасения погромов выехали с семьями в Н.Новгород… Местные власти совершенно бессильны».*
В обвинительном акте прокурора Костромского окружного суда читаем: «Осенью 1905 г. в даче княгини Веры Федоровны Гагариной, в пределах Ветлужского уезда (соседний с Варнавинским уезд – Авт.), были произведены массовые порубки леса. Порубкам предшествовали… сельские сходы… После этого на порубки стали выезжать целыми селениями с женщинами, стариками и подростками».
Вы только представьте: собрались поселяне, постановили и – с топорами, пилами, стариками и детишками… Вж-жик – и нету по левую руку лесной чащобы аж на десятки верст вперед, вж-жик – и по правую руку лес изрядно редеет. В едином, так сказать, «революционном порыве».
«В России две напасти:
Внизу власть тьмы,
А наверху – тьма власти»,
– лучше, чем бытописатель начала века В. Гиляровский, пожалуй, и не скажешь.
Положение усугублялось еще и тем, что крестьяне не только «выступали», но и «сочиняли». Вот, к примеру, образец заявления, сделанного сходом деревень Глушковской волости Ветлужского уезда в сентябре 1905 г.: «Мы убеждены, что если не будут стоять у власти крестьянские представители в достаточном количестве, мы погибнем, порядок в стране не восстановится, наши интересы останутся без защиты…». Чувствуете – фразу, слог, стиль? В поветлужских уездах «работу в массах» тогда весьма активно вели эсеры и социал-демократы.
Волнения, однако, носили хотя и массовый, но эпизодический и локальный характер… Петр Аркадьевич Столыпин (1862-1911 гг.) – гродненский, саратовский губернатор, премьер-министр России, основной проблемой видел общину. «Пока крестьянин беден, пока он не владеет личной земельной собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, – считал Столыпин, – он остается рабом, и никакой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы».
Столыпин учитывал фактор времени. «Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего, – просил он у сторонников и оппонентов, – и вы не узнаете России». И, не уставая, призывал: «Мир во что бы то ни стало!»
На хутора и отруба к 1913 г. выделилось около четверти крестьянских семей. За Урал переехали и обжились около 2,5 миллионов крестьян.
Россия уверенно шла в гору. По объему промышленной продукции в 1913 г. выдвинулась на 5-е место в мире. Крупнейший экспортер хлеба – около 650 млн. пудов в том же 1913-м, ПРЕДВОЕННОМ году…
«…НИКТО НЕ СОБИРАЛСЯ…»
4 МАРТА 1917 г. Костромской губернский объединенный Комитет общественной безопасности грозно телеграфирует в Варнавин: «…немедленно отстранить… Образовать местные Комитеты: городские, уездные, волостные и сельские, народную милицию».
На повестке дня в Варнавине два вопроса: «Что деется-то?!». И: «Что делать?!». Инициативу взял в свои руки землеустроитель эсер Н.Н. Борисенко:
– Что делать?! Народ созывать!
5 марта у здания управы – собрание-митинг. Собрание, под аплодисменты, телеграмму из Костромы одобряет. «5 марта в городе Варнавине образовался… Комитет общественной безопасности в составе… четырех от крестьян, трех от города, одного от земства, одного уполномоченного города местного воинского начальника и одного от солдат… гарнизона», – уже в ранге председателя городского Комитета телеграфирует в Кострому Борисенко.
Аналогичные Комитеты избираются в волостях. 20 марта сформирован уездный Комитет, президиум (исполнительный орган) которого возглавил опять-таки эсер Борисенко. Если не считать инцидента в селе Урень, где сильно был бит земский начальник Гаген, февральская «революция» в Варнавинском уезде свершилась скоро и бескровно. И вообще: создавалось впечатление, что и не было вовсе никакой революции! Где-то там далеко-далеко скинули царя-батюшку, да поговаривают, что и не скинули, а сам отрекся. И пришла в Варнавин телеграмма…
В столице, в новом, Временном правительстве рассуждали иначе: дадим народу первоочередные свободы, укрепив тем самым демократическую власть! Но дело в том, что к февральским событиям ни одна политическая партия, ни одна их коалиция, ни одно общественное движение в России попросту не были готовы.
В.И. Ленин, лидер большевиков, позже признавал: «Разве за неделю до февральской революции кто-либо знал, что она разразится?».
Мнение П.Н. Милюкова, лидера кадетской партии, министра иностранных дел в первом составе Временного правительства: «…это – та самая революция, о которой так много говорили и которую никто не собирался делать».
Анализируя ход Февральской революции, массу ее причин приводят зарубежные и отечественные историки. И что всего-то каких-то дней не хватило, чтобы завести продукты питания в Петроград (волнения рабочих в феврале здесь начались с единственным лозунгом: «Хлеба!»). И что императора, сидевшего в Ставке, о ситуации в столице и в стране намеренно дезинформировали – не так все было безнадежно, с отречением спешить не требовалось. И что отрекаться в принципе нельзя было – нести бы Николаю «свой крест» до конца. А уж если и отрекаться, то, по закону, – в пользу правопреемника цесаревича Алексея…
И еще была беда: на политическом полотне России почти не было средних красок («центра»), а все больше крайние – «левые», «правые». Опять же тяготы войны… Все это так. Но – В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ тяготы войны! Вспомним столыпинское «Мир во что бы то ни стало!».
«Не будь войны, Россия могла бы прожить годы и даже десятилетия без революции…» – констатировал тогда крайне «левый» Владимир Ленин.
А ОН, МЯТЕЖНЫЙ, ИЩЕТ БУРИ!
ВАРНАВИН ШУМИТ, бурлит, заседает. Как грибы после дождя, «растут» новые, диковинные общественные организации – союзы женщин, учителей, земских и госслужащих, рабочие союзы и комитеты. А также – Советы. Отдельно крестьянских, отдельно – рабочих и солдатских депутатов. Все это между собой мало связано. Да и результат от митингов и собраний невелик. Но планов-то, планов!.. Громадье!
«В марте… Баковский Исполнительный Комитет постановил, – писал в то время нижегородский «Волгарь», – ходатайствовать перед министерством земледелия о бесплатном отпуске казенного леса на постройку в с. Баках Народного дома как памятника народной свободы. Ходатайство… удовлетворено».
Общественная жизнь в уезде самим варнавинцам кажется столь насыщенной и значимой, что земское собрание в середине июня принимает решение об издании первой в уезде «независимой» (прообраз «районки») газеты «Варнавинец». Редактировать ее поручено кадету, члену земской управы Ф.Г. Плетцову.
На июнь же 1917-го приходится кризис новой власти в Варнавине. Выразился он в том, что Борисенко, уездный Комиссар (так теперь именовалась главная в уезде должность), подает в отставку. «По личным», как заявляет, мотивам. Но это – фраза. Подает Борисенко в отставку, исходя исключительно из ИДЕЙНЫХ соображений. Сторонник крайних мер, вплоть до анархического «бунта трудового народа», он порой именует себя «революционным коммунистом» – такой вот почти «красной» раскраски человек.
– Ждете Учредительного собрания? Дождетесь! Народ сам, никого не спросясь, возьмет и власть, и землю! – предостерегал Борисенко.
И были это не просто угрозы.
В марте Временное правительство наложило категорический мораторий на какой-либо передел земельной собственности вплоть до Учредительного собрания, ослушникам сулились кары. Однако крестьяне и Варнавинского, и соседних уездов, по всей России, памятуя о вольнице 1905-1907 гг., принялись самочинно рубить лес…
Летом 1917 г. в городах вводится карточное снабжение. Мера вынужденная: страна на пороге массового голода. А тут – праздник святого Варнавы, традиционно широко отмечаемый в Варнавине (24 июня по н. ст.). Организовать праздных, похмельных, недовольных нищетой, войной, всем и вся людей – дело для опытного трибуна обычное. «Группа, руководимая Борисенко, самовольно выявляла продовольственные запасы земства и кооперативов. Производили обыски лиц… Настроение тревожное…» – телеграфирует в Кострому вновь назначенный уездный Комиссар.
Но где же, позвольте спросить, в гуще этих событий представители партии большевиков?!
На политической арене в Варнавине встретишь кого угодно – эсеров, кадетов, по чуть-чуть анархистов, монархистов и пр., пр., но… не большевиков! Нет у них даже партячейки. Они покуда в других – крупных городах. Однако следует отметить: их ИДЕИ осторожной, но твердой поступью пробираются в варнавинские леса.
Из редакционной статьи в «Варнавинце» от 26 июля 1917 г. под заголовком «Начало конца»: «Большевизм везде развился в сильной степени. И в наших глухих местах появляются у многих убеждения ленинцев, занесенные, видимо, солдатами, прибывшими из армии в отпуск».
НАЧАЛО КОНЦА
Ленин вернулся из долговременной эмиграции в Петроград в ночь с 3 на 4 апреля 1917 г. Вернулся лидером весьма небольшой и мало влиятельной партии.
– Товарищ Ленин! – обратился к нему Финляндском вокзале председатель Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов меньшевик Н.С. Чхеидзе, явно свысока, по признанию очевидцев, в менторском тоне. – От имени Совета и всей революции мы приветствуем вас в России… Но мы полагаем, что главной задачей революционной демократии является сейчас защита нашей революции от всяких на нее посягательств, как изнутри, так и извне…
Ленин промолчал и… отвернулся. Чхеидзе давал понять, что к революции Владимир Ильич отношение имеет касательное… Чхеидзе мог себе позволить. Он возглавлял Петросовет, который обеспечил переход власти Временному правительству, а значит, «поступательный ход» революционных изменений. А составляли возглавляемый им Совет меньшевики и эсеры. Ленин же вернулся «издалека». После многолетней разлуки с Россией.
И сколько еще «открытий чудных» ожидало Владимира Ильича на пути познания российских реалий!.. Тем не менее, тут же, на вокзале, с броневика он произносит речь, перевернувшую их, реалии, с ног на голову. Речь, заставившую попутчиков и противников недоуменно пожать плечами:
– Дорогие товарищи солдаты, матросы и рабочие! – картавил вождь. – Русская революция, совершенная вами, открыла новую эпоху. Да здравствует всемирная социалистическая революция!
Н-но… Па-азвольте! Какая, вы говорите, революция?!
Прежде диктатура пролетариата, самого «передового и сознательного класса», еще когда, в каких туманных далях Ильичу светила! А тут ставилась задача: к ней, этой диктатуре, – немедля, нужно только революцию буржуазную мирным путем переиначить в социалистическую. Буквально вчера большевики были без ума от одного факта свержения самодержавия. И вдруг: «Никакой поддержки Временному правительству!» И: «Вся власть – Советам!» Это была ДРУГАЯ ПРОГРАММА. Это была программа ДРУГОЙ ПАРТИИ.
Ленин и не скрывал, предлагая: «Переименуемся в Коммунистическую!»
– Вне революции останется один Ленин, а мы пойдем своим путем, – отмежевался от «тезисов» Чхеидзе. «Грезофарсом», то есть бредом сумасшедшего, назвал новые теории Ильича Плеханов. «Переход всей власти к советам рабочих и солдатских депутатов в переживаемый период русской революции значительно ослабил бы ее силы, преждевременно оттолкнув от нее элементы, способные еще ей служить, и грозил бы крушением революции…» – констатировал в своей резолюции I Всероссийский съезд Советов. У эсеров на съезде тогда было 285 голосов, у меньшевиков – 248, у большевиков – 105.
Реакция товарищей по партии также не заставила себя ждать. 7 апреля тезисы публикует «Правда» – печатный большевистский орган. На следующий же день та же «Правда» подвергает ленинские тезисы резкой критике. Дискуссия переносится на VII конференцию РСДРП, открывшуюся 24 апреля. Ленина критикуют Каменев, Смидович, Рыков, Пятаков, Милютин, Багдатьев… До приезда Ленина в Россию большевики стояли на позициях, аналогичных меньшевистским и эсеровским: «давление» на Временное правительство, условия его поддержки по принципу «постольку-поскольку». «Давить» и «условно поддерживать» предлагалось через Советы.
О Советах. Впервые Совет возник в Иваново-Вознесенске в ходе стачечной борьбы весной 1905 г. Совет рабочих уполномоченных объединил представителей бастовавших заводов, фабрик города для единого руководства стачкой, переговоров с предпринимателями, властями. Имел милицию, боевые дружины, стачечную кассу. Большевиков среди уполномоченных было – около трети.
Курс взят!
ДО ОСНОВАНЬЯ! А ЗАЧЕМ?
ТУТ САМОЕ БЫ ВРЕМЯ вернуться в Варнавин… Но что Варнавин? Он всего лишь точка, хотя и жирная – за счет дремучих лесов, – на карте разваливающейся Российской империи.
В августе-сентябре 1917-го здешние крестьяне сняли урожай. И успокоилось. Ждали ТЕЛЕГРАММЫ. Потому что, по большому счету, не где-нибудь, а «в столицах» решалась судьба России.
Если кто-то скажет, что революции вершатся массами и только, что роль личности в истории нужно учитывать, но не более, что в одиночку столь глобальная задача никому не по плечу, и даже подумать об этом страшно, – не верьте. Ильич!
…ОН неистов. И… мягок. ОН бескомпромиссен. И… уступчив. Гибок, как лис. И… непробиваем, как стена. Росточком невелик, в какой-то французско-нижегородской кепи набок. Но – голос! Но – аргументы! Речь картава, суховата, но – фраза! Одно слово, порой нецензурное, и… размазал человека по стенке! Однако тут же со всепрощающей улыбкой и подает руку-лодочку.
Без вредных привычек: не пьет, кроме пива, не курит. В быту аскетичен. Ничего-то ему, сердешному, не надо, кроме как заботиться о нуждах народных!
Казнь террориста-брата, аресты, тюрьмы, ссылки, эмиграция…
Одни: «Ильич!.. Самый человечный человек…». Другие: «Исчадие ада!». ЕМУ поклоняются миллионы. И миллионы ЕГО проклинают.
ОН вездесущ – на заседаниях, собраниях, митингах, съездах. Эх, не было тогда телевидения! Но ЕГО статьи, заметки, воззвания, письма ворохом каждодневно разлетаются по стране. ОН Россию убеждает. ОН Россию уговаривает. А противники – тьфу, прости, Господи! Меж собой договориться не могут. Амбиции! Все делят – кресла, портфели, власть. А к чему власть делить: ее, матушку, брать надо!
ОН провоцирует – и здесь, и там. Усугубляет.
ОН ищет союзников. ОН готов поступиться – в малом. Но союзников все меньше, враги же множатся день ото дня. И вот уже ОН преследуем, гоним – «Преступник!», «Немецкий шпион!». Прячется в Разливе, Финляндия. Кое-кто из сотоварищей арестован.
И очередной партийный съезд проходит без НЕГО, увы, полулегально. И даже снят лозунг «Вся власть Советам!». Команда дана другая: «Вооруженное восстание!». Потому что никто не хочет по-мирному!
И вдруг удача – Корнилов! Вот ведь затрепыхались «временные». Тут-то и сгодились большевики-боевики. Партия реабилитирована. Но появляться в Петрограде ЕМУ еще опасно.
А страна – в разрухе. Партии, какую не возьми, во внутреннем разладе. Состав Временного правительства тасуется, как карточная колода… Чем России хуже – тем ЕМУ лучше! ЕГО письма в ЦК, одно за другим: «Восстание!.. Восстание!.. Восстание!..»
А ЦК медлит. Ждет II съезда Советов или сомневается? Умники!
В одном сентябрьском ЕГО письме: «Нет аппарата? Аппарат есть: Советы и демократические организации. Международное положение именно теперь, накануне сепаратного мира англичан с немцами з а н а с. Именно теперь предложить мир народам – значит п о б е д и т ь».
Идет на крайнюю меру. В письме от 29 сентября «Кризис назрел»: «Видя, что ЦК оставил даже без ответа мои настояния… что Центральный Орган в ы ч е р к и в а е т из моих статей указания… я должен усмотреть тут… тонкий намек на зажимание рта, и на предложение мне удалиться.
Мне приходится п о д а т ь п р о ш е н и е о в ы х о д е и з ЦК, что я и делаю, и оставить за собой свободу агитации в н и з а х партии и на съезде партии.
Ибо мое крайнее убеждение, что если мы будем “ждать” съезда Советов и упустим момент теперь, мы г у б и м революцию».
Не выдерживает: в начале октября тайно возвращается в Петроград. Закручивает гайки. Иначе и быть не могло. Это же ЕГО партия! Пусть и занимает ОН «рядовой» пост члена ЦК.
В 1903 газета «Искра», которую у НЕГО меньшевики отобрали, писала, что «Ленин хочет такую партию, которая представляла бы собою огромную фабрику во главе с директором в виде ЦК, а членов партии превратить в “колесики” и “винтики”». Правильно писала. Неправильно, что отобрали. Сочтемся!
А штрейкбрехеры Каменев и Зиновьев? Они, видите ли, не согласны с курсом на восстание, о чем интервью газетам дают, заявления подписывают. ЦИК Советов под диктовку перепуганного Керенского даже свой съезд с 20 на 25 октября переносит… Но ничего, Каменеву и Зиновьеву простим. Если, разумеется, на полусогнутых приползут. Насчет же восстания – шила в мешке не утаишь. Однако некуда уже Временному деваться!
А без дискуссий или хотя бы их видимости в партии не обойтись (какая же в таком разе это партия?). «Присутствие товарища Каменева очень важно, – ранее ОН прикрыл соратника на Апрельской партконференции, когда Каменева из-за злосчастной телеграммы Михаилу Романову не хотели избирать в члены ЦК, – так как дискуссии, которые веду с ним, очень ценны. Убедив его, после трудностей, узнаешь, что этим самым преодолеваешь те трудности, которые возникают в массах». Мальчики для битья тоже нужны – другим неповадно будет!
ОН – организатор! ОН – стратег! Рядом с НИМ никого не стояло! А за НИМ – уже 400-тысячная (то ли еще будет!) партия. Это сила!
Но главная ЕГО сила – в ИДЕЕ!
Normal 0 false false false RU X-NONE X-NONE MicrosoftInternetExplorer4
ПЕРЕВОРОТ
ТЕЛЕГРАММА ИЗ КОСТРОМЫ в Варнавин не требовала – кричала: в наисрочнейшем порядке создавать Комитет спасения Родины! Враг на пороге!
К ноябрю 17-го большевики Костромы заимели большинство в Советах рабочих и солдатских депутатов, в городской Думе. Но прежняя губернская власть не желала сдаваться. Против были и Советы крестьянские: здесь преобладали «правые» эсеры. Они-то, объединившись с меньшевиками и кадетами, открыли ожесточенную антибольшевистскую кампанию. Речь шла прежде всего об Учредительном собрании.
Идея Учредительного собрания – «Хозяина Земли Русской» будоражила умы не одного поколения революционеров. Необходимость его была обозначена первыми пунктами программ всех российских партий социалистической и демократической направленности, большевики не исключение… Что важно, выборы депутатов в Российское Учредительное собрание состоялись. В срок. И показали: за большевиков отдали свои голоса около 25% избирателей, за «правых» эсеров – более 40%. В Варнавинском уезде за большевиков (по списку №4) результат был и того меньше – 16,3% голосов.
Советы в Варнавине на рассматриваемый момент непредставительны и разобщены. Большевики лично себя тоже пока что никак не проявляют. Зато боевиты варнавинские «левые» из эсеров, сторонники неугомонного землеустроителя Борисенко. Они хотя и немногочисленны, но уж больно дерзки: подзуживают крестьян, а те в своем прежнем духе – опять давай громить помещичьи имения. Непорядки и в местном гарнизоне: солдаты, с подачи «левых», смещают командира, вместо него избирают нового, дескать, есть на то приказ о переизбрании уездных воинских начальников от советского командования Московского округа… «Правые» эсеры и кадеты идут в контрнаступление.
Уездный Комиссар «правый» эсер К.А. Пономарев 21 ноября собирает служащих, земских, от общественных организаций – всего человек 30. Докладывает «О начавшемся проявлении большевизма в некоторых районах Варнавинского уезда». Обсудив доклад, собрание постановляет: «Большевистского правительства, в чьем бы лице оно ни было, не принимать…».
«Комитет Спасения…» митингует по волостям, уговаривая крестьян поддержать ими же избранное Учредительное собрание. Тщетно.
16 декабря на губернском Крестьянском съезде Советов «правые» эсеры терпят поражение. Съезд признает Советскую власть и необходимость объединения Советов. В новом исполкоме Крестьянского Совета большинство за «левыми» эсерами и большевиками. Прельстил крестьян «Декрет о земле», принятый новой, большевистской властью.
По этому Декрету, никакой тебе больше частной собственности, а значит, помещиков – вся земля изымается во «всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней безвозмездно». Землю нельзя ни продать, ни заложить, ни сдать в аренду – как и в сельской, милой сердцу многих крестьян, общине. Как и в общине, землепользование будет уравнительным, «смотря по местным условиям, по трудовой или потребительской норме». А землю получишь, только если сумеешь ее обработать – хочешь семьей, хочешь в товариществе. Декрет включал в себя крестьянские наказы, поступившие со всей страны. Документа, более отвечавшего бы чаяниям большинства российских крестьян, нельзя было и придумать.
Правда, смущали «телодвижения» Советской власти вокруг Учредительного собрания. Вот взяла она, эта власть, да и перенесла созыв Учредительного с 28 ноября на 5 января следующего года. А заодно запретила партию кадетов, хотя у кадетов – уж коли по совести – тоже были в собрании голоса. А 5 января и вовсе Учредительное разогнала!.. На то она, верно, и власть, чтоб переносить что-то, запрещать, разгонять. Может, оно так и дόлжно?
НА ЗАРЕ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
В ВАРНАВИНСКИХ ЛЕСАХ высаживается десант из более трех десятков посланцев Костромы. Среди них и один из будущих наших героев – «волевой и энергичный», как его рекомендуют, рабочий «левый» эсер-интернационалист М.М. Галахов. Михаил Михайлович Галахов – запомним это имя.
И наконец-то – варнавинские большевики. Вот как описывает их «возникновение» в своих воспоминаниях А.А. Шишкин, впоследствии ответственный партийно-советский работник уезда и района: «После демобилизации… я прибыл в свою деревню… На другой же день пошел к… однофамильцу Шишкину А.М. (он приехал немного раньше меня)… У меня было предложение немедленно сколачивать группу сочувствующих большевикам».
Правоэсеровско-кадетский «Варнавинец» 12 января нового 1918 г. констатировал: «Широкой волной по лицу земли Русской разлился большевизм. Появились большевики и у нас в Варнавине. Слышно, что по 50 человек в день они записываются по чайным в свою партию».
Утром 20 января Варнавин лихорадило. Народ спозаранку стекался к дверям женской гимназии. Здесь в 11.00 – открытие Первого уездного Объединительного съезда Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Главный вопрос повестки дня – очередная смена власти. Из 110 делегатов – 103 из волостей. Среди них немало местных и приезжих «товарищей».
«Варнавинец» в последнем своем номере от 25 января 1918 г. в статье «К смене власти» констатировал: «С первого же момента обнаружилось, что преобладающим настроением на съезде является большевистское. Президиум избран исключительно большевистский».
В первый день председательствует уже упоминаемый нами большевик А.М. Шишкин, в последующие – «левый» эсер Галахов.
Заслушивается доклад организаторов советской работы прежнего созыва. Порешили: «…съезд находит… работу не соответствующей своему назначению, так как Совдеп шел… по дороге партийности с.-р., чем и не выявил воли трудового народа, а поэтому и принимает отказ членов Совдепа от несения своих обязанностей». Позже в докладе Президиума Исполкома уездного Совета отмечалось: «Вступив в исполнение обязанностей… пришлось вновь начинать строение жизни уезда. Дел старого комитета никаких не осталось и не известно, на чем была сосредоточена их работа».
Складывает с себя полномочия уездный Комиссар Пономарев. С грустью и обидой обращается к публике:
– Мы хотели служить народу. Но течением революции народ отнесло от нас.
Никому, однако, не интересно, кого от кого и куда «отнесло». Экс-Комиссар и члены прежнего Совдепа, понурив головы, зал покидают.
Затем – как по маслу: «левый» эсер Бавырин – уездный Комиссар по Внутренним делам, его однопартиец Галахов – Председатель Уисполкома, Борисенко – уездный Комиссар Просвещения и далее «по списку». Проштрафившийся «Варнавинец» у «правых» эсеров отобран, переименован в «Варнавинскую Советскую газету»… Власть – в руках! Теперь первое ее дело? Правильно – накормить народ! А как накормишь, если в казенных закромах ветер пыль гоняет? Порешили: введением ХЛЕБНОЙ МОНОПОЛИИ!
Против подобной резолюции выступили тогда делегаты шести заречных волостей уезда во главе с уренцем М.Е. Рехаловым. «Рехаловцы» были в меньшинстве. Насупившись, обиду затаили.
КОНТРОЛЬ И УЧЕТ. I
ВОПРОС О ХЛЕБНОЙ МОНОПОЛИИ, поставленный большевистским правительством ребром, крестьянину был не в новинку. В условиях затянувшейся мировой войны, расшатанного хозяйства страны хлебную монополию пытались ввести и Царское правительство, и Временное (март 1917-го). Закон держателями хлеба повсеместно не выполнялся.
Советская власть монополию возобновила… В первые же дни после Октябрьского переворота, 10 ноября, спекулянты, то есть вольные торговцы хлебом, были объявлены «врагами народа», а спустя всего три месяца, в соответствии с Декретом, подписанным Лениным, они «расстреливаются на месте»!
Но если Царское и Временное правительства прибегли к монополии как мере чрезвычайной, да и не прибегли, а робко, опасаясь социальных потрясений на селе, попытались эту меру применить, то для большевиков она явилась орудием стратегическим. Корень проблемы, впрочем, упирается не в монополию как таковую. Он – в ответе на концептуальный вопрос: а чего, собственно, ради большевики устроили весь этот сыр-бор? Зачем захватили власть? Какой социализм, какое общество пожелали воздвигнуть на обломках старого?
И большевики, и меньшевики, долгое время сосуществовавшие под одной «крышей» (РСДРП), и эсеры (на «левых» и «правых» их официальный раздел произошел только после Октябрьского переворота), ряд других российских партий и движений (трудовики, национал-социалисты и пр.) – все это были сторонники социалистического переустройства в государстве и обществе. РСДРП, как известно, ратовала за отмену частной собственности на землю. За то же агитировали эсеры: за «социализацию земли». ИДЕАЛ, короче, был един. Разнились МЕТОДЫ его достижения.
Эсеры, к примеру, широко применяли индивидуальный террор. Большевики, по меньшей мере на словах, этот метод революционной борьбы отвергали. Большевики в своей борьбе опирались на пролетариат, эсеры – и на рабочих, и на крестьянство, на все «трудящиеся массы». Большевики вкупе с «левыми» эсерами, минуя буржуазно-демократическую стадию развития общества, решили двигаться к социализму.
Социализм – от лат. socialis, общественный. Выходит, надо обобществлять. Но одним декретом вряд ли получится: максималисту из максималистов, и тому ясно, что на обломках старого пусть немного, а нужно времени, чтобы возвести что-то взамен – с тем декретом социализм, не возникнув, и кончится. Поэтому Ленин в апреле 1917-го предупреждал: «Не “введение” социализма… а переход тотчас лишь К КОНТРОЛЮ… за общественным производством и распределением продуктов». Обобществлению немедленно подлежали лишь земли, недра, банки и некоторые синдицированные предприятия (нефтяная, каменноугольная, сахарная, металлургическая отрасли), а также транспорт.
После Октябрьского переворота Ленин разъясняет народу в «Правде», что «условия победы социализма (рабочий контроль над фабриками, следующая за этим экспроприация их, национализация банков, создание высшего экономического совета, регулирующего все народное хозяйство)». Социализм – это, по Ленину, когда «все имущество принадлежит казне, а казна – это и есть Советская власть».
Народное хозяйство видится Ильичу «как сеть производственно-потребительских коммун». Постепенное обобществление собственности, к чему призывал Ленин, вылилось, однако, в залихватскую «красногвардейскую» атаку на капитал. Наобобществляли в первые месяцы Советской власти столько, что… впору было вспять поворачивать революцию! В итоге ситуация возникала следующая.
«Конфликт на фабрике Бердникова», губернская газета «Северный рабочий» от 11 июня 1918 г.*: «В феврале текущего года рабочие картонной фабрики Бердникова в с. Новопокровском Варнавинского уезда взяли предприятие в свои руки. Вследствие устранения технического персонала попытка их самостоятельно вести предприятие кончилась неудачей и вызвала полную приостановку деятельности фабрики, длящуюся и в данный момент».
«Сегодня, – весной 18-го корит своих единомышленников Ленин, – только слепые не видят, что мы больше нанационализировали, наконфисковали, набили и наломали, чем успели подсчитать».
Во главу угла ставится отныне, помимо КОНТРОЛЯ, и УЧЕТ. «…конфисковать можно с одной “решимостью”», наставляет Ильич, но… «без умения правильно учесть… без такого умения нельзя».
Тем не менее, в июне 1918-го Совнарком принимает решение о национализации уже всей крупной промышленности. Рабочий контроль на предприятиях вроде как уже и не нужен: кого теперь рабочим, себя, разве что, контролировать?
В деревне социалистическому государству также без того, «чтобы наладить строжайший всенародный, всеобъемлющий УЧЕТ и КОНТРОЛЬ (выделено мною – Авт.) хлеба и добычи хлеба (а затем и всех других необходимых продуктов)… не обойтись».
Верно. Иначе – как же тогда, ежели не контолировать и не учитывать, РАСПРЕДЕЛЯТЬ?!
КОНТРОЛЬ И УЧЕТ. II
«ИЗО ДНЯ В ДЕНЬ голодная и безработная толпа населения уезда осаждала Совет, просила хлеба и денег, но на первое время Совет сам не имел ничего и не мог удовлетворить потребность…» – говорилось в отчетном докладе Президиума уисполкома очередному съезду уездного Совета, открывшемуся в начале июня 1918 г. в Варнавине.
По Декрету о земле крестьяне уезда весной 1918 г. получили дополнительно к своим наделам около 17 тыс. десятин пашни, 15 тыс. десятин сенокосов, 12 тыс. десятин выгонов. Отсеялись. Но посевного материала не хватало. Истощились и запасы с прошлогоднего урожая. Несмотря на закупки, предпринятые уездным продкомитетом, помощь Костромы, положение оставалось тяжелым: к маю, по данным волостных Советов, на грани голода было более 80 тыс. из 166 тыс. жителей уезда.
Варнавинский уезд – малоземельный. Кроме того, урожайность земель здесь оставляет желать лучшего. «Варнавин-голодуй» – так издавна окрестили ссыльные студенты уездный центр. Крестьяне, дабы прокормиться, промышляли ремеслами, нанимались на лесозаготовки, лесосплавы.
Своего хлеба варнавинцам никогда не хватало: около 500 тыс. пудов ежегодно завозилось со стороны. Но осенью 1916 г. вывоз хлеба из Вятской губернии – традиционного поставщика был запрещен. Весной 1917 г. «временные» власти разрешили уезду закупить у вятичей 100 тыс. пудов, но из-за весенней распутицы вывезено было только 24 тыс. пудов. Вот и считайте, какова была острота хлебной проблемы в уезде. Эта острота, в общем-то, обозначалась одним словом – голод. В большинстве из 21 волости уезда. Но все-таки – не во всех.
Несколько левобережных по Ветлуге, или, как их еще называли, заречных волостей земли имели и поболее, и лучшего качества. До миллиона пудов хлеба в год мог выставить на торги Урень-край (обобщенное наименование этих местностей в ту пору)[1].
В начале июня 1917 г. уездная власть решилась было на реквизиции хлеба по твердым ценам от уренских, «заречных» торговцев, приехавших на варнавинский рынок. Что началось! «Варнавинец» от 5 июля того года писал, что на своем сходе уренцы подняли крик о том, что нужно «всему Варнавину объявить негласную войну и взять всех его жителей измором», обещая в Варнавин хлеб не возить, угрожая «бить до смерти тех, кто приедет за хлебом на уренский базар». Уренская волость была самой хлебной.
Представители соседних волостей объединились вокруг уренца Рехалова на Первом объединенном уездном съезде Советов: в связи с хлебной монополией Урень-краю было что терять.
Тогда же, на съезде, «рехаловцы» заявили:
– Вы нам – не указ. Мы отделяемся в свой уезд с центром в Урене!
Надо сказать, что ИДЕЯ эта, про отделение, давненько не давала покоя практичным уренским мужикам.
Урень от Варнавина отделяет 120 верст. Расстояние и по нынешним меркам немалое, а при тогдашнем бездорожье… В весеннее половодье, в осеннюю распутицу связь между уездным центром и заречными волостями порой вообще прерывалась. Кроме того, при отделении Урень имел шанс получить статус уездного города, а к нему положенные учреждения, гимназии, больницы и прочие атрибуты, городу приличествующие. Но теперь с экономикой тесно, так сказать, переплелась политика. Выделившись в отдельный уезд, «рехаловцы» уж точно никакой бы хлебной монополии своей же волей у себя не допустили!
21 февраля 1918 г. собранием в Урене избран волисполком во главе с Рехаловым. Его, Рехалова, сподвижники пришли к власти и в соседних волостях. Заречные волисполкомы провели «в жизнь» соответствующие, касательно хлебной монополии, решения. Первых заготовителей здесь встретили в буквальном смысле в штыки: в деревнях с возвращением из армии демобилизованных солдат было много огнестрельного оружия. И никому ничего на первых порах за то не было.
– Мы ж сами и есть Советская власть? – смеялись крестьяне в глаза заготовителям. – Советская. Вот мы и решили-посоветовались…
Там, где волисполкомы, по мнению крестьян, вели себя «неправильно», народ не безмолвствовал. В селе Баки в марте в один из базарных дней разъяренная толпа ворвалась в помещение волсовдепа, пожгла, порвала, затоптала документы, членов волисполкома жестоко била. От смертоубийства спасло вмешательство рабочих с баковского формалинового завода, скоро прибежавших волсовдеповцам на помощь.
Вновь начались грабежи имений бывших «царей и помещиков». Уисполком выносит постановление, в соответствии с которым «виновные в разграблении будут предаваться военно-революционному суду вплоть до каторжных работ». В имения командируют людей для описи. Но грабежи продолжаются. Сельчане наседают на Совет: «Продавай, дели имения, а не то совсем разграбим и пожжем!». Имения выставляются на торги.
В Урень направлен вооруженный отряд. «Варнавинская Советская газета» 15 марта 1918 г. сообщает: «Уренский волостной Совет принял ультимативное требование уездсовдепа: выдал зачинщиков и оружие…».
Эти и другие инциденты заметно охладили пыл не окрепшей пока в Варнавине Советской власти: с апреля Уисполком разрешает в уезде свободную торговлю хлебом. Единственное, чего добился Уисполком весной 1918 г., – это с помощью заградительных на дорогах кордонов красноармейцев (местный их отряд насчитывал около 150 бойцов) не допустил утечки хлеба за пределы уезда.
С июня монополия возобновляется.
Из Новопокровской волости в губернскую газету «Северный рабочий» (номер от 6 июня 1918 г.): «31 мая у нас было собрание Совета, обсуждали вопрос о хлебе… На собрании кулачки кричат постоянно: проклятые большевики со своими Советами вздумали у нас хлеб отбирать. Погоди, мы их накормим свинцовым горохом!»
Галахов, глава Уисполкома, в большом сомнении. Не дается УЧЕТ!
На заседании губисполкома в июне 1918-го договорился до следующего:
– Одним учетом хлеба городу не помочь, при том неизвестно, какие результаты даст этот пресловутый учет, на который, к прискорбию, так много возлагается теперь всяких надежд…
Что имел Галахов в виду?
Normal 0 false false false RU X-NONE X-NONE MicrosoftInternetExplorer4
«КРЕСТОВЫЙ ПОХОД». I
Ильич надеялся, что крестьяне «придут» к пониманию…
Весна 1918 г., между тем, удивляет вождя тем фактом, что деревня «сопротивляется против всякого государственного вмешательства, учета и контроля». Не вся деревня покуда, считает Ленин, а «мелкий буржуа», он же «спекулянт», «мироед торговли», «срыватель монополии», «кулак». А в стране – голод. В мае 1918-го в Москве и Питере пайка хлеба – по 50 и менее граммов в день на человека.
А.Д. Цурюпа, нарком продовольствия, на заседании ВЦИК заключает:
– У нас нет другого выхода, как объявить войну деревенской буржуазии…
13 мая 1918 г. ВЦИК и Совнарком принимают декрет «О чрезвычайных полномочиях народного комиссара по продовольствию». В городах для боевого десанта в деревню формируются продовольственные вооруженные отряды рабочих. Декрет ВЦИК от 11 июня «Об организации деревенской бедноты…» подготовку к «крестовому походу» довершает.
«КРЕСТОВЫЙ ПОХОД». II
ВЕСТЬ О «ДИКТАТУРЕ НАРКОМПРОДА» внесла смятение в ряды «левых» эсеров.
– Политика разделения деревни на два враждующих лагеря – бедноту и кулаков – хлеба нам не даст! – взывал к разуму своих коллег на V губернском съезде Советов в середине июня 1918-го один из костромских левоэсеровских лидеров И.А. Львов.
Однако губисполком и местная организация ВКП(б) берут четкий курс на «диктатуру».
Помимо организаторов и инструкторов, в уезды направляются 15 продовольственных отрядов общей численностью 800 «передовых рабочих».
Теперь-то уж твердо надеясь на успех, Кострома требует: «Хлеба!». На ее запрос от 22 июня 1918 г. Варнавинский уисполком отвечает, что «население… в виду засева большой площади… никаких излишков своего хлеба не имеет… Для выявления излишков в Уренский край командирован вполне достаточный отряд красноармейцев, но сведений о результатах пока… не получено». Это лично тов. Галахов, вернувшись «из губерний», а также председатель местной следственной комиссии (ЧК) Н.Н. Махов вместе с прикомандированным к уезду вооруженным продотрядом выехали «контролировать» и «учитывать».
Как, каким образом производились реквизиции, пусть расскажет журналист В. Керженцев. Его статья по этому поводу была опубликована в газете «Известия» 22 января 1919 г. и наделала на всю Россию много шума.
В. Керженцев рисует «потрясающую картину, несомненно типичную и для кой каких других углов нашей провинции». Прежде всего, автор констатирует, что мордобой здесь – дело обычное. В первую очередь достается председателю Уренского волисполкома Рехалову (и иже с ним), который «часто находился в нетрезвом виде, нередко наносил побои местным жителям. Избиение просителей в Совете были вещью заурядной, такие же избиения производились и по деревням. В деревне Березовке, например, крестьяне избивались не только руками, но и палками. С избитых снималась обувь, и они сажались в погреб на снег».
К слову, в августе 1918 г. Рехалова на волостном собрании сместят, но не за мордобой, а за то, что «редко собирал сход крестьян, много брал контрибуции за варения самогона и бражки, многих арестовывал». Но выкрутасы волостных начальничков ни в какое сравнение не идут с тем, что демонстрировали (по статье) «члены Варнавинского Исполкома Галахов… и др. Особенно ярко проявили себя эти господа во время реквизиции хлеба. Эти реквизиции были в сущности простым грабежом, во время которого пускались в ход нагайки, обвитые проволокой. Многочисленные показания свидетелей… рисуют яркую картину насилий.
“Когда приехали в местечко Садомово, – рассказывает один свидетель, – начались избиения и стали отбирать не только хлеб, но и все что было в домах. Кроме хлеба брали масло, яйца (эти последние продукты обыкновенно съедались красноармейцами), брали кое у кого сбрую, войлоки и одежду. Расписок ни за взятый хлеб, ни за вещи не выдавалось. Денег ни за что не платили. Реквизировали у кого-нибудь хлеб, а затем этот хлеб тут же перепродавали”.
Другой свидетель рассказывает: “Подъезжая к какой-нибудь деревне, отряд Галахова и Махова открывал стрельбу из пулеметов, чтобы испугать жителей. Мужчинам приходилось надевать по пять и более рубах для того, чтобы не ощущать порки, но и это мало помогало, так как плети были свиты из проволоки, и случалось, что после побоя рубахи врезались в тело и так засыхали, что приходилось отмачивать теплой водой”.
Тов. Озеров, заведующий финансовым отделом Варнавинского Совдепа, рассказывает: “Махов, по словам красноармейцев, приказывал в буквальном смысле грабить все население, не считаясь с его материальным положением. Красноармейцами в это время было привезено много скоромного масла, меду, сахара и много других вещей, награбленных у населения”.
Особую энергию в деле избиения проявил этот Махов… По словам одного из красноармейцев, Махов дал общую инструкцию такого рода: “Если крестьяне не будут нас слушаться, то чтобы не церемонились с ними и били чем попало”, и красноармейцы исполняли приказание.
Другой красноармеец рассказывает: “Махов приказал, чтобы мы всыпали арестованным крестьянам, т.е. хлестнули нагайкой, заявив: чем таскать их с собой, так всыпьте им, пусть помнят Советскую власть! “».
Прибегнем еще к одному первоисточнику – докладу члена следственной комиссии при Костромском ревтрибунале С.С. Касаткина от 18 октября 1918 г. Он, в первую очередь, также отмечает, мягко говоря, неэтичное поведение руководства уездного исполкома в отношении чужого имущества:
«В июне или июле… местным Советом была предпринята реквизиция излишков хлеба. Реквизиция эта производилась настолько бессистемно и сопровождалась таким произволом со стороны членов Совета, ее производивших, что становится понятной озлобленность населения… Так, один свидетель показывал: “Были случаи, когда отбирался последний пуд хлеба, причем сопротивлявшихся били нагайками. В Петушихе Н.Никольской волости были избиты несколько граждан по приказанию Махова. Брали у них мед, яйца, молоко и ни за что не платили». Тут нужно отметить, что Ново-Никольская волость – вовсе не заречная (хлебная), но правобережная, малоземельная, неурожайная.
Грабили, если судить по докладу, и уренцев. Свидетель Ломоносов из Уреня показывал, что «хлеб отбирался у всех без исключения… деньги за отобранный хлеб не платили, а забирали все остатки. При отобрании хлеба пускались в ход нагайки». Свидетель Иерусалимский показывал: «У некоторых отбирались последние 2-3 пуда, например, у фельдшера С.И.Введенского, у которого отобрали купленные им два пуда. Он пришел в больницу и плакал… Население стало говорить: “Теперь все равно умирать, что от штыка, что от голода”»
И при царе-батюшке бывал бит крестьянин: и кулаком, и кнутом, и сапогом… И при царе обирали его все, кому не лень. Но так, чтобы забирали последнее, обрекая на голодную смерть… Да чтоб при этом весь набор «удовольствий» – и пулеметные «трели» над головой, и босиком в погреб на ледник, и батогом под ребра, а по хребту проволочной плетью!..
АЛЬТЕРНАТИВА
Советская власть поначалу имела удивительную способность изо дня в день наживать себе все новых и новых «внутренних» и «внешних» врагов. Они, враги, объединялись, вооружались. Счет мятежам, заговорам, «контрреволюционным переворотам» был начат с первых же дней Советской власти, а потом потерян. Считать вскоре стали по фронтам!
Не принес облегчения и пресловутый Брестский мир, заключенный 3 марта 1918 г.
9 марта 1918 г. в Мурманске высаживается английский десант. 18 марта там же «чалится» французский крейсер. 5 апреля во Владивостоке десантируются японские и английские войска. 24 мая в Мурманский порт входит американский крейсер. 25 мая восстает чехословацкий корпус, который в свое время был сформирован из военнопленных австро-венгерской армии для участи в войне против Германии. Разумеется, условия мирного договора с Германией, по сути, капитуляция России «белочехов», как их стали называть, не устроили. В короткие сроки ими захвачены многие крупнейшие центры Поволжья, Урала, Сибири…
Вторжение ширится, растет. Оккупанты щедры и на деньги, и на оружие, и на посулы…
В обращении к пролетариям «Товарищи рабочие! Идем в последний, решительный бой!» в первой половине августа 1918 г. Ильич рисует грандиозную и ужасную картину: вражья коалиция в буквальном смысле осадила юную республику! Кто эти враги?
Как следует из обращения, это: «Англо-американские капиталисты…». Правда, «капиталистические хищники… рассчитывают еще на союз с внутренним врагом Советской власти. Мы хорошо знаем, кто этот внутренний враг. Это – капиталисты, помещики, кулаки, их сынки».
На «кулаке» Ленин в конечном итоге и фокусирует внимание пролетариев: «…поэтому бой против кулаков мы называем п о с л е д н и м р е ш и т е л ь н ы м».
2 сентября 1918 г. ВЦИК объявляет: «Советская республика превращается в военный лагерь…»
«ПОСЛЕДНИЙ РЕШИТЕЛЬНЫЙ». I
НА НАЧАЛО АВГУСТА 1918 г. в Варнавинском уезде приходится кампания по перевыборам волостных Советов и избранию комиссий по учету нового урожая. Кампания должна была претворить в жизнь решение губисполкома об изгнании из местных Советов «контрреволюционных элементов», довести до ума хлебную монополию, как писала «Варнавинская Советская газета», осуществить ее «всерьез, а не на шутку, как было раньше».
Кампания по всем статьям не удалась. Даже в ряде правобережных, малозажиточных волостей в руководство Советов «пробралась» «эсерствующая и кулацко-зажиточная часть».
«Товарищи крестьяне, – внушала «Варнавинская Советская газета» в номере от 10 августа 1918 г., – цель хлебной монополии… такова: пресечение всякой спекуляции хлебом; сделать цену на хлеб не дороже и не дешевле других товаров».
Местная уездная организация РКП(б) в считанные недели «похудела» с 300 членов до 45. На уездную партконференцию, созванную 18 августа 1918 г., явилось 30 человек, да 15 прислали записки, где сообщали об отсутствии по «уважительным причинам».
Волостное собрание в Урене открылось 11 августа. Председательствовал Рехалов, от уисполкома – главный уездный чекист Махов. Из протокольной записи собрания: «Махов оглашает приговор Тонкинского Совдепа о желании преобразовать село Урень в уездный город. Уренский Совдеп такого решения не представлял. Рехалов говорит, что волость желает образовать… особый уезд. Предлагает благодарить т. Махова за его человеческое обращение в противоположность другим лицам из уездсовдепа в вопросе создания особого уезда. Оба предложения принимаются…». Махов отбывает в Варнавин.
14 августа, не дождавшись известий из уездного центра, уренцы вновь сходятся на волостное собрание. Рехалова смещают, избирают оргкомитет по созданию самостоятельного уезда и районного военного Комиссара – выходца из этих мест боевого офицера Ф.И. Корсукова. Собрание по созданию Уренского уезда назначается на 19 августа.
В этот же день – 14-го – в Тонкинской волости убит волвоенком Г.И. Комаров, противившийся отделению Урень-края. Тем же днем помощник уездного военкома П.Я. Брагин с двумя красноармейцами окружен в лесу близ с. Карпово (около 20 верст от Уреня). Брагин с красноармейцами убиты. Зверски. Брагина заставили выкопать самому себе могилу, живьем в нее и закопали. Брагин сопротивлялся, пытался из-под земли выбраться. Тогда в могилу вколотили заостренный свежеструганный кол.
В Варнавине, узнав о волнениях в Тонкине и потеряв след отряда Брагина, забили тревогу: высылают в Урень-край вооруженный отряд – 92 красноармейца во главе с Маховым.
Между тем – 19 августа. В Урене – намеченное собрание по отделению от Варнавина. Присутствуют представители от волостей и неизвестные «гости», как их рекомендует президиум собрания. «Гостям» разрешено участвовать с правом совещательного голоса. И тут новость: с отрядом, по пути в Тонкино, в Урень въехал Махов.
Махов, не понимая остроты ситуации, рвет и мечет:
– Я вас, так-растак!.. Собрание запретить!.. Контрибуцию на Урень наложить!..
Из материалов следственной комиссии, позже анализировавшей причины и ход событий:
«Махов с отрядом явился к площади и потребовал, чтобы съезд разошелся. Ему ответили отказом. При этом отдельными красноармейцами были допущены грубые выкрики по адресу схода. Сход ответил тем же. Махов решил все же уйти; один из красноармейцев от отряда отстал и был избит. Махов повел на сход наступление. Сход выслал мирную делегацию. Махов потребовал контрибуцию в 300 000 руб. и лошадей до Варнавина (в Тонкино не рискнул идти, а решил вернуться в уездный центр за подкреплением и до выяснения событий – Авт.). Сторговались лишь на обеде отряда и подводах. Отряд, пообедав, двинулся за околицу и вдруг открыл стрельбу по сходу из пулемета… Сход разбежался, но руководимые кулацкими элементами, вооружившись кто и чем попало, бросились за отрядом Махова».
По поводу причин стрельбы из пулемета следственная комиссия выработала две версии. По одной из них, стрельба началась вовсе не по сходу. Но тогда – почему досталось сходу? По второй: Махов, разобидевшись, что долго подвод не подавали, а сход все не расходился, решил наказать последний за свое красноармейское долготерпение… Разъяренная толпа преследовала отряд от околицы верст 10-15. Нападая, вырывала из пеших насмерть перепуганных красноармейских рядов одного бойца за другим. Десятерых не досчитался отряд, прибыв в Варнавин!
Через пару дней пленных бойцов по «приговору» уренского «трибунала» убьют. Ночью, на местном скотном кладбище (для захоронения погибших домашних животных). По очереди били прикладами, кололи штыками, еще живыми бросали в «братскую» яму. Последним убили совслужащего Василия Серова, к отряду отношения не имевшего, но по служебным делам ранее в Урень командированного…
Легкая победа кружит головы… Собрание в Урене следующим днем, 20 августа, возобновляется. Все в рамках приличий: выносится предложение об избрании районного (собственного, не зависимого от Варнавина) Совета из 18 человек, принимается резолюция о событиях, случившихся в Урене накануне, чтобы отправить ее в Варнавинский уездный и Костромской губернский Советы.
Собрание шло, а из соседних волостей, селений, еще в ночь извещенный, народ, по свидетельству очевидцев, «валил толпами».
Перед толпой оглашается постановление губернского Совдепа от 15 июля об учете хлеба. Народ гудит, «хлебную монополию решительно отклоняет». Избирается военный штаб мятежного Урень-края – «Комитет охраны». В членах Комитета бывшие офицеры царской армии И.Н. Иванов (председатель), Ф.Ф. Щербаков, Ф.И. Коротыгин, И.П. Кочетков. По решению собрания формируются «крестьянские охранные дружины» – отряды, в которые каждая волость должна направить по 65 человек. На содержание войска и Комитета устанавливается налог по 50 копеек с десятины земли… Чуть позже Комитет объявит принудительную мобилизацию мужчин в возрасте от 17 до 60 лет, сбор оружия и фуража для повстанческой армии. Общее командование повстанцами поручено опытному воину полному георгиевскому кавалеру Ф.Ф. Щербакову.
Иванов Иван Нестерович, уроженец местной д. Суходол, до войны, как говаривали, управлял барским имением где-то на Дону. «Уренский царь», как стали именовать его отныне в народе. С ним, народом, не мудрствует «лукаво»:
– Советская власть, – извещает на митинге, – уж давно повсюду пала. Мы сейчас ждем помощи из Яранска, Уржума, Котельнича… А пока нужно задать варнавинским большевикам!
– Ура-а! Зада-ать! – вопиет народ.
Гонцы-агитаторы посланы в Макарий, Баки, прочие правобережные села. Отряды «дружины», не медля, выступают в сторону Варнавина. При дружине обоз, походный лазарет, сестры милосердия из местных учительниц. 23 августа они уже на левом берегу под уездным центром. По рассказу плененного в те дни варнавинцами уренца, повстанцев – до 450 человек, у них винтовки и дробовики.
Взятие Варнавина должно было начаться с трех сторон при ожидаемой поддержке крестьян Баковской и Макарьевской волостей. Возглавили отряды уже упоминавшиеся Щербаков и Кочетков, а также бывший прапорщик М.В. Москвин.
«ПОСЛЕДНИЙ РЕШИТЕЛЬНЫЙ». II
В КОНЦЕ ИЮЛЯ 1918 г. в имении Панфилиха группа гонимых эсеров и кадетов, жителей соседнего с Варнавиным г. Ветлуга, создает тайную «Организацию безопасности» с уставом, руководящей пятеркой. «Организация» внимательно следит за происходящим в Урень-крае, засылает туда эмиссаров.
О неспокойном Урень-крае наслышаны и лидеры российского белогвардейского движения. Так, в конце июля 1918 г., сразу после разгрома восстания в Ярославле, в Варнавине на улице случайно узнаны руководители ярославских мятежников полковник А.П. Перхуров и его помощник меньшевик И.Т. Савинов. При аресте ярославцы пытались бежать: Перхуров успешно, Савинов – застрелен… Среди уренских мятежников был замечен «белочех» Зиман Франц… Безусловно, Уренский мятеж возник не сам по себе, но был подготовлен, его сценарий – заранее расписан. Идеей отделения Урень-края руководители повстанцев умело воспользовались, чтобы поднять уренского мужика «в штыки». Захват Варнавина также мыслился как ход военный, хотя и тактический.
Напомним, что 21 июля 1918 г. «белые» входят в Симбирск, 25 июля – в Екатеринбург, 2 августа войска Антанты и белогвардейцев захватывают Архангельск, 6 августа «белочехи» в Казани. Штаб Восточного фронта «красных» из Казани переносится в Арзамас Нижегородской губернии. В Н.Новгороде спешно формируются новые воинские части и Волжская военная флотилия… Таким образом, Варнавинский уезд, Поветлужье в целом – окраинные восточные территории Костромской и Нижегородской губерний – оказались прифронтовой зоной, зажатой между двумя фронтами, Северным и Восточным. Через этот сравнительно узкий «перешеек» пролегали линии связи и прочих коммуникаций «красных», его-то руководство «белых» и ставило целью перекрыть. С захватом Варнавина «поход» продолжался бы на Север – на железнодорожную станцию Шарья.
Советская власть не сразу, но смекнула: ситуация-то складывается нешуточная!
В ночь с 20 на 21 августа в Варнавине создается Чрезвычайный военно-революционный штаб, возглавил который военный Комиссар В.И. Троицкий. Уезд объявлен на военном положении. В дополнение к имеющимся подразделениям красноармейцев формируется конная группа. У Кирюшинского перевоза через Ветлугу выставляется застава, в других местах возможной переправы мятежников – караулы.
Варнавин к обороне изначально приспособлен. Размещен город в этом смысле удачно: на высокой горе, с одной стороны крутой берег-обрыв, с других – глубокие веками размываемые дождями и талыми водами овраги. Если и штурмовать, то по полю между д. Задворново и берегом Ветлуги, по тракту, соединяющему Варнавин с соседним уездным центром Ветлугой. А перевоз под д. Кирюшино – лучшее место для переправы с левого берега на правый. Переправляться же мятежникам в любом случае придется.
Однако красноармейцы, испытав натиск толпы в Урене, настолько деморализованы, что становится очевидным: своими силами не управиться. Телеграммы с просьбой о помощи летят в соседнюю Ветлугу, в Буй, в Кострому, в Н.Новгород… «Красных» в Варнавине, с учетом военных, уездной ЧК, прикомандированных Костромой продотрядников, а также добровольцев, не более 200 человек.
Первая помощь приходит уже 22 августа из г. Ветлуги – 20 красноармейцев. Забеспокоился и Штаб Ярославского военного округа. Комиссар округа М.В. Фрунзе 22 августа телеграфирует костромскому губвоенкому Н.А. Филатову: «Немедленно примите меры к ликвидации вооруженного восстания в Варнавине, на какой бы почве оно не произошло, использовав для этого весь авторитет власти и все имеющиеся в вашем распоряжении вооруженные силы… О ходе развивающихся событий доносите в Иваново-Вознесенск». Филатов отдает нужные распоряжения.
Первый Костромской Советский полк должен выделить отряд в 50 человек с пулеметом, Кинешемский уездный военком обязан обеспечить 100 «штыков» и два пулемета, при заходе парохода в Нижний Новгород по пути в Варнавин кинешемский отряд необходимо усилить нижегородскими красноармейцами. Буй выделяет 80 бойцов, Галич – 150 (в их объединенном отряде восемь пулеметов и одно орудие). Эти отряды в Варнавине – уже 26-го. 25 августа из Ветлуги прибывает второй отряд – еще 60 человек. В итоге концентрация советских войск в Варнавинском уезде довольно скоро достигает около 800 бойцов, при них с десяток пулеметов и артиллерийское орудие. А мятежники?
23 августа, как уже говорилось, они с трех сторон на подступах к Варнавину. Отряд Щербакова пытается форсировать реку у Кирюшинского перевоза, но атака выставленной «красными» заставой отбита. Жертв нет.
На следующий день, 24-го, конная разведка «красных» в районе перевоза исследует левый берег. Сталкивается с разведкой повстанцев. Короткая перестрелка. И вновь с обеих сторон без потерь. И только 25 августа бои активизируются.
Около четырех часов дня отряд красноармейцев в 35 человек, переправившись на левый берег Ветлуги, внезапно напал на «белогвардейский» отряд (под командой Москвина): трое из противников убиты, один взят в плен, трофеи – 3 винтовки и шомпольное ружье. Со стороны «красных» потерь нет.
Другой отряд мятежников около 6 вечера того же дня, пробравшись к левому берегу, где караул отсутствовал, из ружей с приличного расстояния обстрелял Варнавин: для острастки, надо думать.
Третий отряд «белых» под командой Кочеткова около 8 вечера все ж таки переправляется через Ветлугу, верстах в шести по течению ниже Варнавина. Узнав об этом, Штаб выставляет в боевом порядке красноармейцев вдоль речки Красницы, опоясавшей город, придает им три пулемета.
Но Кочетков со товарищи бездействуют. Странно. Ведь в трех отрядах повстанцев, как уже говорилось, около 450 человек – это пока гораздо больше, чем варнавинское войско, даже если принять во внимание прибывший 25-го из Ветлуги пароходом второй отряд ветлужан. Однако повстанцы трое суток выжидают.
Во-первых, «армия» у них в массе своей из простых необстрелянных крестьян. Во-вторых, смутили мятежников первые жертвы. В-третьих, все эти дни с нетерпением ждали они подкрепления. Пленный, что был захвачен «красным» разведотрядом, на допросе рассказывал:
– Отряды должны были стоять до подкрепления… Будто бы Баки обещали 40 человек с винтовками и 60 средневооруженных (дробовики, шомпольные ружья – Авт.)… Руководители нам нынче говорили, что уездный Совет разогнан, а Красной армии в Варнавине не более 100 человек, да подкрепления Ветлуга прислала человек 20…
Как видим, в ожидании помощи из Баковской и других волостей командиры мятежников, как могли, морально крепили боевой дух своих дружин. И… теряли время.
В Макарьевской волости 25 августа два уренских вооруженных посланца пытались созвать волостной сход. Большинство местных крестьян предпочли отсидеться дома, а несколько человек, активисты волсовета, вооружившись, ушли в Варнавин на его защиту. В деревнях Фокино и Карасиха крестьяне куда-либо выступать отказались, а чтоб в случае чего себя защитить, создали отряды самообороны… Лишь в Баках уренцев поддержали. Здесь 25 августа на площади – сход-митинг, формируется «Комитет общественной безопасности» и Военный штаб, отряд повстанцев. На другой день – 26-го – с благословения местного духовенства мятежники громят волостной Совет, арестовывают его членов.
Но тут в ночь на 27-е в Баки прибывают два хорошо вооруженных и укомплектованных отряда «красных»: на пароходе «Крестьянин» из Костромы во главе лично с губвоенкомом Филатовым и на пароходе «Алексей» с варнавинским отрядом под командой давнего нашего знакомца Борисенко.
Филатов поднимался вверх по течению, Борисенко спускался вниз. Встретились пароходы у с. Баки, по обоим с берега повстанцы тут же открыли огонь. Ну, а красноармейцы, с перепугу, не разобравшись, открыли с пароходов огонь друг в друга. Затем, разобравшись, совместно высадились на берег… Вскоре повстанцы зажаты на сельском кладбище: многих из них убили, многих пленили, но многие же и бежали.
Губвоенком в перестрелках получил ранение, однако оставался на боевом посту.
Под Варнавиным тем временем происходило следующее.
Мятежный отряд Кочеткова, сумевший накануне переправиться через Ветлугу, подойдя к с. Богородское и оборвав телефонный провод, соединявший уездный центр с Н.Новгородом, засел в оврагах у д. Подушкино. Дальше двинуться ему не удалось. Поутру 26 августа красноармейцы напали на повстанцев, в перестрелке многие «кочетковцы» были ранены, в том числе сам командир. Потеряв несколько человек пленными, лишившись командира, «дружина», рассеявшись, зализывая раны, бежала – кто на другой, левый, берег Ветлуги, кто по дороге на село Баки.
В тот же день, 26-го, отряд Москвина вплавь надумал форсировать Ветлугу. Со стороны Варнавина его встретил пулеметный огонь. «Москвинцы» отступили тоже.
Отступавших мятежников красноармейцы преследовали по левому берегу Ветлуги всю вторую половину дня 26-го: пятерых убили, одного взяли в плен.
Раненый Кочетков какое-то время скрывался в с. Макарий у зажиточного лесоторговца Виноградова. Затем вместе с ним, а также сыном и племянником Виноградова, бывшими офицерами, ушел в Урень.
При осаде Варнавина повстанцы потерпели горькое поражение. Но до основных боев было еще далеко.
Normal 0 false false false RU X-NONE X-NONE MicrosoftInternetExplorer4
«ПОСЛЕДНИЙ РЕШИТЕЛЬНЫЙ». III
ВЕЧЕРОМ 27 АВГУСТА губвоенком Филатов издает по Баковской волости приказ, в котором информирует, что «ночью с 26 на 27 августа… я встретил вооруженных людей из кулаков… выяснилось, что здесь предполагается активное вооруженное выступление… Мною были задержаны некоторые черносотенцы… Заявляю, что эта кулацкая свора будет мною расстреляна… Предписываю сельским Комитетам всей Баковской волости немедленно арестовать бежавших кулаков из с. Баков и преводить в Варнавин в Чрезвычайный Штаб». Из Баков же в Кострому губвоенком сообщает: «В Баках Варнавинского уезда власть находилась один день в руках кулаков. К вечеру думаю выехать в Варнавин».
По постановлению Варнавинского оперативного штаба 10 мятежников – местных жителей были расстреляны «за участие в восстании», «за участие в нападении на Варнавин», «за намерение арестовать Совет». В их числе баковский православный священник Волчков.
А Филатов готовит поход на Урень.
Утром 28 августа из Варнавина выступают два отряда – объединенный галичско-буйский и ветлужан. Одновременно на Урень из Баков выступил еще один отряд ветлужских красноармейцев. Уренцы, окопавшись, встречают красноармейцев яростным сопротивлением.
Подготовились мятежники на сей раз, надо сказать, отменно. В нескольких верстах от села выбрали лощину, зажатую с обеих сторон болотом и лесом, вырыли две линии окопов, блиндажи… У красноармейских частей потери – до трети в живой силе, а это десятки раненых, убитых, взятых повстанцами в плен. Потеряно орудие, пулеметы, много другого вооружения.
29 августа восстала и Ветлуга!
Отряд вооруженных уренцев, около шести десятков человек, прибывший сюда, в Ветлугу, накануне, вместе с членами «Организации безопасности» захватывают склад оружия, арестовывают работников уисполкома. Арестованные «без церемоний» тут же и расстреляны. Ветлуга сдалась «белым» фактически без боя, поскольку ее красноармейские части в это время – в Варнавинском уезде.
Советская власть в Ветлуге и окрестных волостях низвергнута, взамен создаются временные комитеты общественной безопасности, формируются вооруженные повстанческие отряды! Известие о падении Ветлуги переполошило не только Кострому и руководство Ярославского военного округа, но и штаб Северного Советского фронта в Вологде. Костромская губерния объявлена на осадном положении!
Разгром мятежной Ветлуги поручается опытному помощнику командира Первого Костромского образцового Советского полка М.Ф. Букштыновичу.
1 сентября Букштынович с подразделениями своего полка и дополнительным отрядом из Буя и Галича – на станции Шарья. Здесь его войско усиливается подоспевшим из округа отрядом с артиллерийской батареей и кавалерийским эскадроном. Общая численность советских войск в Варнавинском и соседнем Ветлужском уездах достигает теперь около 2,5 тыс. человек.
Оперативная сводка гласит: «Ветлуга взята отрядом Букштыновича после вечернего боя с 3 на 4 сентября». Сам Букштынович телеграфирует в Кострому: «Ветлуга сдалась после вечернего боя 4 сентября. Белые бежали». Представитель штаба округа Зорин, вступивший в должность коменданта Ветлуги, сообщает окружному военкому: «Начинаю чистку сорной Ветлуги. Порядок восстановлен».
Тем временем отважный губвоенком Филатов с приданными ему силами предпринимает вторую попытку осады Уреня. И… вновь терпит неудачу. Прорваться через окопы и вооруженные заслоны уренцев без новых кровавых потерь невозможно.
Узнав о взятии Букштыновичем Ветлуги, Филатов благоразумно отходит к Варнавину. Здесь его ждет известие: он назначается не кем-нибудь, а «командующим вооруженными силами Ветлужско-Варнавинского фронта». К нему в помощь в Ветлугу направлен второй губвоенком Мухин.
Удар по Уреню задумывается с трех направлений. Букштынович из Ветлуги – на Новоуспенское, Широкое, Черное, Тонкино. Филатов из Варнавина – на Черное, Петрово, Михайлово. Отряд, дислоцированный в Баках под командой ветлужанина Рябинина, – на Заводь, Носовую, Семеново.
10 сентября Филатов информирует губисполком: «9 сентября аэроплан прибыл Варнавин 22 часа. Десятого вылетает в разведку. Десятого же приказал по всем трем направлениям… повести наступление. По сведениям противник имеет свыше 10 тысяч человек. Руководящая роль принадлежит… приезжим офицерам – белогвардейцам из Уржума».
Справедливости ради стоит отметить, что численность повстанцев на тот момент вряд ли превышала 3-3,5 тыс. человек. С возвратом Советской власти в Ветлуге началось массовое дезертирство крестьян из повстанческой армии. Но все равно – это была грозная сила!
К вечеру 12 сентября красноармейские части с трех намеченных сторон уже на подступах к Уреню. И тут руководство мятежников дрогнуло… Отходить! Но куда?
Отряд ветлужских повстанцев человек в 100, бежавших не так давно из Ветлуги, решает двигаться к Казани. Вслед за ними тем же днем Урень покинули еще около 1000 собственно уренских мятежников. Эта тысяча растворяется в уренских лесах. А ветлужский отряд, узнав по пути, что Казань сдана Красной Армии еще 10 сентября, возвращается в Яранский уезд, здесь попадает в окружение и тоже распыляется – кто куда…
Льют дожди. Осенняя распутица. Повозки, орудия вязнут в грязи. 13-го красноармейские части в течение всего дня стоят, хотя до Уреня рукой подать. Но Филатов предпринимает устрашающий маневр: летчик Феофанов на аэроплане – истребителе типа «Фарман» облетает Урень и по окраинам села сбрасывает четыре бомбы.
Для большинства уренцев, в массе своей неграмотных, суеверных, дальше родного села, бывало, и носа за жизнь не казавших, явление невиданной «птицы» в небе, низвергаюшей к тому ж из себя громы и молнии, явилось предвестником конца света… «Ероплан» и решил исход сражения.
В ночь с 13 на 14 сентября от уренцев – робкая депутация. Мол, сдаемся. Правда, в числе делегации люди, к мятежникам отношения не имеющие. В том числе один советский работник, бывший у мятежников в заложниках. В деревне Холкино, что в семи верстах от Уреня, их встречает лично командующий фронтом. Он суров, неумолим. Ставит ультиматум.
Во-первых, чтобы в течение двух часов уренцы сдали все имеющееся в наличии оружие; далее – беспрепятственный учет хлеба; затем – возмещение всех расходов по подавлению восстания; и, наконец, выдача всех зачинщиков и главарей мятежа!
Депутация ультиматум молча выслушивает и покорно-подавленно удаляется.
Днем 14-го аналогичная депутация – от Черновской волости к Букштыновичу. Эти еще хорохорятся: «Мы против Советской власти не шли и не идем, – передавал крестьянский сход в своем послании. – Протестуем против грубых насилий, против поголовного отбивания хлеба… Мы желаем того, чтобы Урень был утвержден… уездным городом… чтобы вы согласились… не производить никаких репрессий над всеми гражданами волости и считать все происшедшее чисто всеобщим народным движением против насилия… Мы очень желаем открыть новую большую торговлю».
Выждав еще день, 15 сентября войска Филатова и Букштыновича с двух сторон входят в Урень. Мятежников, во всяком случае, явных, здесь уже не осталось.
По пятам бежавших брошен сводный галичско-буйский отряд под командованием Неронского: до конца сентября он просеивает южные волости Урень-края. Другие красноармейские части тотчас после завершения операции покидают Урень-край – по другому месту назначения.
19 сентября Филатов с гордостью докладывает губернским властям, а также читателям «Северного рабочего»: «Вспыхнувший в начале августа мятеж в Уренском крае Варнавинского уезда и части Ветлужского уезда мною был беспощадно подавлен. Главные зачинщики мятежа, бывшие офицеры, бежавшие из Ярославля и Уржума, свившие контрреволюционное гнездо в Урене и Ветлуге, были мною расстреляны… Часть зачинщиков-главарей, ускользнувшая от расстрела, разбежалась по разным уголкам, где будет снова продолжать свое черное дело и, надо полагать, что сопротивление на почве учета хлеба в Макарьевском и Ковернинском уездах есть дело рук мерзавцев, бежавших из Варнавинско-Ветлужского района… Все отряды, принимавшие участие в подавлении мятежа… с артиллерией и кавалерией мною направлены в Ковернинский и Макарьевский уезды… Товарищи бедняки! Немедленно примыкайте к отрядам Красной Армии, помогайте ей истреблять кулаков…»
Идет «чистка» «сорных» Ветлуги и Уреня. В поте лица трудятся уездные ЧК. Кроме того, в уездах работает губернская ЧК во главе с Я.К. Кульпе и следственная комиссия губревтрибунала.
«Варнавинская Советская газета» от 12 октября 1918 г. публикует список из шести руководителей мятежа, расстрелянных незадолго в Урене по приговору Губчека… Постановлением Губчека в Ветлуге расстреляно 20 повстанцев. 30 ноября в Ветлуге расстреляно еще семь человек – постановлением уездной ЧК… В докладе председателя Варнавинской УЧК сообщалось: со 2 сентября по 1 декабря 1918 г. уездной комиссией арестовано 137 человек, расстреляно в Урене и Варнавине 38 человек.
Автор не располагает полными официальными данными по поводу жертв восстания как с «красной», так и с «белой» сторон. Есть ли эти данные вообще? Кто их, жертвы, тогда УЧИТЫВАЛ? В горниле «революционных» перемен возможно ли это было в принципе?
Вот всего один, но характерный эпизод из дошедших до нас воспоминаний В.М. Журавлева, осенью 1918 г. продотрядника, в начале 1919 г. – заведующего ссыпным (накопительным для «учтенного» хлеба) пунктом в Урене. Датированы воспоминания 1926 г., то есть достаточно «свежи» и потому особо достоверны:
«В порядке мобилизации для руководства на местах учетом было мобилизовано несколько человек из числа варнавинских советских служащих, в том числе попал и я в качестве старшего группы в 5 человек. Это было числа 29 сентября 1918 г… В Тонкине в то время стоял… отряд под начальством Неронова (правильно «Неронского» – Авт.). Был еще в штабе отряда политрук с армянской фамилией. В Тонкине и близлежащих селениях ими было арестовано 24 крестьянина за участие в восстании, убийстве Комарова (волвоенарма, см. выше – Авт.). Через день после нашего приезда отряд с музыкой и флагами похоронил Комарова… Говорили речи, было дано несколько залпов. На другой день отряд выступил… к Варнавину и, уходя, захватил с собой арестованных 24 крестьян… Один из арестованных, дряхлый больной старик, был посажен на телегу, в суматохе у него свалилась шапка. Его старуха бросилась надевать шапку. Красноармеец холодно отстранил ее и сказал при этом: “Не потребуется”. Родственникам арестованных не позволяли давать им белья и съестного на дорогу. Все это вселило какое-то предчувствие. И действительно, отряд, уходя, справил тризну по убийству Комарова: арестованных разделили на две партии по 12 человек и, отойдя от села, расстреляли в упор на ходу выстрелами в голову. Одну партию в версте, а другую – в полутора от села. Арестованные и не подозревали о своей участи. Отряд ушел, оставив трупы около дороги… Убитых… везли через село по домам… Еще не застывшая кровь, вывалившиеся мозги… Только в такие минуты познаешь весь ужас гражданской войны, требующей таких жертв…»
В докладе следственной комиссии, подводившей итоги мятежа осенью 1918 г., тоже упоминались «случаи, когда зачем-то сжигались дома, не говоря уже о расстрелах на “ура” после покорения Уреня, без выяснения часто виновности расстрелянных».
Словом, убиты в столкновениях, расстреляны «постановлениями» и без в те мятежные дни были сотни людей, арестованы, посажены в тюрьмы и лагеря, бежали, сорвавшись с обжитых мест, – тысячи… Такова кровавая жатва «последнего решительного»! И лишь за август-сентябрь 1918 г. И – лишь по двум не самым, в общем-то, зажиточным и земельным уездам России.
ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ. I
…ИВАНОВА, «УРЕНСКОГО ЦАРЯ», брали в один из морозных дней в начале 1919 г. В глухом лесном углу, вдали от людей и проезжих дорог. Окружили занесенную снегом избушку. Уполномоченный губернской ЧК нарочито громко дал команду:
– Ле-авый фланг! За-ахо-ди!
Рядом с избушкой выросла высокая бородатая фигура в меховом полушубке.
– Не стреляйте! – крикнул хрипло. – Сдаюсь…
Повязали Иванова, бросили в сани.
– И где же… где… – оторопело спросил он, – отряд ваш?
– У тебя, – ответили ему, – перед глазами!
Семеро красноармейцев всего было.
Взвыл тоскливо, лесным зверем, «царь уренский»:
– А я-а-а!.. А я-а-а-то думал! Да я б вас, как галок, из винтовки перещелкал!!!
Выходит, на что-то еще надеялся?.. В Урень-крае действовало около десятка партизанских формирований, в каждом по 30 и более человек под водительством бежавших из Уреня в сентябре мятежных главарей Иванова, Кочеткова, Коротыгина, Вихарева и других. Местные, из обиженных Советами, их поддерживали – провиантом, одеждой, оружием. Выжидали перемен: не вечно же коммунистам хозяйничать! Не пойдет за ними крестьянин, вновь поднимется! Ждали реванша. А пока… Матерели в лесах, дичали, все более превращаясь из «идейных» повстанцев в обыкновенных, правда, очень уж – по любым меркам! – изощренных в жестокости бандитов.
Военно-революционные штабы в Варнавине и Ветлуге – в такой-то обстановке! – преобразованы в Революционные Советы.
Варнавинский уездный Революционный Совет приказом №1 от 1 ноября 1918 г. обязует создавать аналогичные Советы в волостях в составе волвоенкома (председатель), главы волисполкома и «от комбедов» – все митинги, сходы, собрания допускались только с их разрешения. Действует уездная ЧК. В Урень-край из Костромы с вооруженным отрядом направлен Чрезвычайный Комиссар А.А. Смирнов для контроля ситуации, так сказать, на местах.
Смирнов в середине ноября из Уреня телеграфирует: восстание в Вахрамеевской и Черновской волостях возобновляется. К нему в помощь с дополнительными силами и чрезвычайными полномочиями спешит политкомиссар караульного батальона «тов. Анисимов». Все более вооруженно-воодушевленные продовольственные отряды в Варнавинском уезде продолжают КОНТРОЛЬ и УЧЕТ!
Ряды коммунистов, доказавших на деле революционную свою несгибаемость, в уезде также ширятся.
23 ноября 1918 г. местные «революционные коммунисты» (бывшие эсеры-максималисты типа Борисенко и др.) единогласно, как писали, выходят из членов собственной организации и вливаются в ряды Российской коммунистической партии (большевиков). Их заявление 7 декабря публикует губернский «Северный рабочий»: «…социальное творчество трудящихся масс сгладило разницу в тактике… таковая у нас теперь едина… Идеологические разногласия, которые у нас существуют, не должны быть помехой для слияния, так как момент чрезвычайного напряжения классовой борьбы зовет всех к единой дружной работе».
«Варнавинская Советская газета» переименовывается в «Коммунист». Редактирует ее, разумеется, уком РКП(б).
Другие варнавинские «левые» эсеры смещены с совдеповских постов, на них заведены «дела», затем они предстанут перед выездной сессией Костромского Революционного Трибунала… Они, «левые» эсеры, а персонально Галахов, Махов и другие наряду с уренскими мятежниками оказались крайними при разборе событий, содрогнувших Варнавинский уезд, да и всю Россию летом-осенью 1918 г.
С.С. Касаткин, член следственной комиссии при Костромском ревтрибунале, в уже упоминавшемся докладе от 18 октября 1918 г. сообщал, что, по его мнению, «главной причиной вспыхнувшего восстания является не столько недовольство хлебной монополией, сколько прямое недоверие к ней и к тем лицам, которые должны были бы ее проводить, то есть к членам Уездного Совета… Мне до сих пор не ясно, было ли это крестьянское восстание против местного Совета или против Советской власти вообще… склоняюсь к выводу, что до приезда руководителей и офицеров из Ветлуги, Семенова, Баков и пр. мест восстание это было лишь восстанием против местного Совета».
В статье В. Керженцева в «Известиях» от 22 января 1919 г. цитируются общие выводы следственной комиссии. То, что «реквизиции происходили без особого порядка и имели скорее характер грабежа. Представители власти крестьян и рабочих шли в деревню к крестьянам с пулеметами и нагайками, обвитыми проволокой. Хлеб, необходимый для бедноты города, они добывали, обирая бедноту деревни. Своими действиями Галахов и К0 лишь объединили бедноту с кулачьем в общей ненависти в нашей Красной Армии… Понятно, что к такой Советской власти даже и беднейшее население особой симпатии не чувствовало, да и чувствовать не могло. Во власти Советов оно не видело защитников своих классовых интересов. Оно видело лишь, что у власти стали авантюристы низкой марки, и с их личностями отождествляли и принципы Советской власти».
Понятно, что В. Керженцев в рамках одной газетной статьи не мог изложить всех фактов, выявленных следственной комиссией, работавшей осенью 1918 г. в Урень-крае по поручению Костромского губисполкома. Кое-какие факты из ее обобщающего доклада, подписали который председатель комиссии Н. Огибалов, члены А. Кравков, С. Медников, мы уже знаем. Но вот и некоторые другие, общую картину дополняющие.
Так, комиссия в своем докладе приводит мнение Уренского волисполкома, созданного здесь на обломках поверженной «белой» власти. Волисполком считает, что «многие люди, малозаметные ранее, попав в уездный Совет, проявили низкие инстинкты, тщеславие и опьянение властью». Правда, по поводу причастности к этому всего состава уездного Совета сама «комиссия от собственного мнения воздерживается… но, судя по последующим делам… считает это возможным».
Помните, еще в начале марта 1918-го уездсовдеп посылал на Урень вооруженный отряд, выдвигал ультиматум? Так вот (цитирую материалы комиссии): «На отказ Уреня подчиниться учету и разоружить заставы, – читаем в докладе, – Варнавинский исполком объявил село на осадном положении, было приказано вывезти женщин и детей, т.к. по истечении определенного срока село будет сметено с лица земли. Подобный приказ устрашил даже уренцев. Была выслана мирная делегация… и был заключен мир… Советская власть, – делает вывод комиссия, – покоряет, но не убеждает и доказывает, она наказует, но не доводит до сознания преступности содеянного. И результат такой политики… самый плачевный». Комиссия упрекает уездный Совет в том, что, «несмотря на явную преступность этого… движения, мер к расследованию и выяснению виновников принято не было, более, как… установлено, главный организатор и глава выступления М. Рехалов входит в “фавор” к Галахову, им поддерживается и прикрывается им». То есть: с одной стороны, не надо было с уренцами так уж жестко. Но с другой – уж коли «выступил» кто против власти, встал ей поперек – так и ты не уступай, добивай ослушника!
Ох, уж этот Рехалов!
Весной 1918 г. в Урене началось (вновь из материалов комиссии) «развитие курения самогонки, которая приняла колоссальные размеры… Уренский исполком так говорит: “Ранее пили бражку, истребляя сахарный песок, в то время как голодные получали его лишь как необходимый продукт, теперь же начали курить самогонку, тратя тысячи пудов хлеба, которые вырывались из глотки голодного… Кулачье лишь насмехалось: “Вот у вас и хлебная монополия, а мы хлеб тратим и на самогоночку”». Заметим, что самогон, при запрете свободной торговли хлебом, шел главным образом на продажу, как малоемкий субпродукт. Впрочем, и пьянство, по многим свидетельствам, стало приобретать в уезде повсеместный и угрожающий характер. «К сожалению, – читаем далее в докладе, – Рехалов, с одной стороны, преследовал самогонщиков, с другой – сам по своей слабости имел наклонность к употреблению этой же самой самогонки».
То, что Рехалов по пьяни мог дать крестьянину в зубы, – об этом ранее мы читали. Мог лично дать и Галахов. Но Рехалова народ все-таки до последнего терпел. А Галахов – тот какой-то уж слишком заводной, если не сказать бесноватый!
Во время летних, 1918-го, реквизиций, как показывал один из свидетелей, «приехали в М. Садомово… начались избиения… Галахов приказал взломать двери и замки и начал раздавать бедноте или, вернее, тем, кто ей назывался, все, что там было: одежду, шерсть, муку, инвентарь и вообще все; скоро все было роздано. Галахов, чтобы еще более наказать… хотел зажечь дома и постройки, но его упросили это не делать, т.к. могут сгореть и невинные жители».
А как Галахов и К0 по весне 1918 г. растащили, разграбили национализированные барские имения?!
По данным краеведов, в местном Поветлужье – в Варнавинском, Ветлужском, Краснобаковском и Воскресенском районах нынешней Нижегородской области было разорено около 30 помещичьих усадьб. Была растащена мебель, погублены библиотеки с редкими изданиями, произведения живописи. Некогда здесь через каждые 10-15 км вдоль высокого берега Ветлуги располагались образцовые – по всем понятиям! – помещичье-купеческие усадьбы с парками, аллеями, цветниками, прудами, садами… Где это все сейчас?!
Преподносилось это следующим образом. Дескать, выставляем на торги, дабы прекратить грабительские набеги на государственное – тогда уже государственное! – имущество со стороны крестьян. Выставили имения – Базилевского, Ставицкого, Ильиной, Когурова, Захарьина, Бердникова и др., до недавних пор высокодоходные хозяйства. Инициатором распродажи выступила верхушка уездсовдепа, но дело велось настолько втайне, что (из материалов следствия) «некоторые члены исполкома не знали… до начала торгов», что они, торги, собственно, должны состояться.
«Очевидно, – резюмировала вышеназванная комиссия, – что лица, распоряжавшиеся распродажей, были заинтересованы в ней… отбирали по своему вкусу вещи и, под предлогом конфискации их в пользу Совета, брали себе бесплатно». Из показаний свидетеля: «Галахов говорил, чтобы каждая вещь продавалась с торгов, сам нарушил это первый, отобрав для себя лично мягких шесть стульев и два кресла». Ну, может, немного и «отобрав»… Но где, товарищи, денежки от торгов? Сиротин, уездный Комиссар финансов, на этот вопрос только руками развел: «Деньги вносятся не то в артель, не то в волостной Совет, и записи никакой не ведется… Вырученные суммы ко мне не поступали».
А денежки от контрибуций? Тот же Сиротин: «Галахов стал накладывать контрибуции, на которые давал только личные расписки, а никакой записи не велось, деньги расходовались так же, ничтожная часть была представлена в Совет»… А это, как мы понимаем, суммы тоже немалые! Аналогичной ситуация была и при реквизициях хлеба.
Галахов (цитируется по материалам комиссии-следствия): «Я лично никаких денег за хлеб не платил, т.к. выехал дня три или четыре после того, как выступили отряды, но я давал распоряжения, чтоб каждый пуд записывался и чтобы за него уплачивались деньги, но по твердой цене… о бесплатном отобрании не могло быть и речи». Его коллега Махов: «Галахов действительно говорил это. При каждом отряде были члены продколлегии, которые и вели отчетность. Приказание Галахова об уплате за хлеб почему-то все-таки не исполнялось». Почему? И разве не в прямом ли подчинении Галахова находилась эта самая продколлегия?
Из других свидетельских показаний по вышеозначенному делу: «При повальных обысках хлеб отбирался даже у незажиточных, которым не оставлялась норма, назначенная по Декрету… Кулаки и спекулянты, имеющие излишки, вовремя их успели скрыть, а среднее и бедное население, не имея этих излишков, не думало… Но оно-то и поплатилось».
Увы, не сумели Галахов и К0 – по ряду понятных причин – повернуть крестьянство в сторону Советской власти. Не по плечу эта задача оказалась и Красной Армии.
«Как крупный дефект наших частей, – читаем в докладе комиссии, – надо отметить и то, что под подозрение бралось все население. Случаев в Уренском районе опереться на бедноту не было, и наши части в своих действиях очень мало отличались от монархической армии. Весь Уренский район после покорения буквально был разграблен. Совершенно не разделяя на бедноту и кулачество, красноармейцы тащили все, что попадется под руку, до женских юбок включительно». Само собой разумеется, это сие «включительно» тоже нигде и никем, кроме как ограбленными и оскорбленными крестьянами, не «учитывалось».
Досталось от доблестных красноармейских войск и соседям-ветлужанам. «По занятии Ветлуги город оказался наполовину пустой. Из 9 тысяч осталось лишь 5600 человек. Спустя некоторое время начались грабежи. Только зарегистрированных разграблено было до 230 квартир… В частях началось поголовное пьянство…» – это также из доклада.
«Пособники контрреволюции» – представьте себе, так называлась цитируемая выше статья В. Керженцева в «Известиях». И кто же пособники? Галахов и К0!
В статье сообщалось, что в последнее время «среди Уренских советских работников была произведена основательная чистка, и на работу этой местности было обращено серьезное внимание. Но сколько осталось еще волостей и уездов Советской России, – вздыхал журналист, – где во главе местных Советов стоят люди, ничего общего не имеющие с социалистической республикой! Как часто раздаются с мест те вопли, которые, например, дошли до нас из одной волости Костромской губернии: “Нас губят, – пишет один волостной сход, – насилуют нашу волю, над нами издеваются, как над бессмысленным скотом»…
ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ. II
На исходе января 1919 года… Дней десять в те дни продотряд под командой Василия Сироткина провел в Урень-крае в Карповской волости. Затем перешел в Вахрамеевскую.
Остановились на ночлег в починке Ларионовском, расквартировавшись по 2-3 человека на дом. А ночью нагрянула хмельная ватага. «Гостей» было – раза в два с лишним более, да и взяли продотрядников сонных. В нижнем белье, босых, выгнали на мороз. Долго били – кулаками, ногами, прикладами. Ледяной водой из колодца окатывали. Потешились вдосталь. Притомившись, протрезвев на морозе, погнали пленников в лес. Верст десять гнали. Там, в лесу, пристрелив, бросили. Но не сразу, а вновь потешились. Ремни на спинах резали, лампасы на ногах.
Командира отряда Василия Сироткина, привязав к дереву, сожгли. Заживо.
В те же часы напали на починок Вахрамеевский. Убили заведующего ссыпным пунктом Ивана Матасова, участкового милиционера и четырех продотрядников. Малолетнюю дочь Матасова Варвару изнасиловали. Пули на нее пожалев, искололи штыками… Вахрамеевские продотрядники были взяты тоже без боя. Сдались, поверив окружившим их ночлег бандитам, что сохранят им жизни. Хотя имели и винтовки, и ручные бомбы.
Варвара Матасова вообще на починке была случайно – навещала отца… Варвара чудом выжила, на всю жизнь оставшись инвалидом.
Чудом выжили и два бойца из отряда Сироткина – И.Г. Сухарев и И.В. Зайцев. Они-то позже и рассказали… 23 трупа. В основном местные молодые парни… Многие между собой родственники.
Но варнавинские коммунисты о случившейся в Урень-крае очередной бойне пока что не знают. Они муссируют материалы следственной губернской комиссии и в особенности появившуюся 22 января 1919 г. статью В. Керженцева в «Известиях». По выражению одного из тогдашних варнавинских ответработников, «”галаховщина” комментировалась не только с отрицательной стороны, а представлялась как черный символ Советской эпохи».
Действительно, «Галахов и К0», «галаховщина» – эти обороты с подачи центральной прессы в те дни вмиг стали нарицательными и пошли гулять по городам и весям страны! Что очень даже не понравилось варнавинским коммунистам.
Одно дело, когда провинились «некоторые товарищи», которых к тому же всегда можно было «поправить», другое – когда под прицелом оказывался весь уездсовдеп, а с ним и немалая в нем к тому времени прослойка партии большевиков. Да и за себя было боязно: вдруг да и пойдут после публикации среди ответработников новые чистки?!
1 февраля 1919 г. – собрание уездной организации РКП(б). Оное единодушным постановлением доводит до сведения вышестоящего партийного Губкома: мол, расследование следственной комиссией велось односторонне, без связи с укомом партии, показания брались у лиц, причастных к восстанию, и – вообще!.. Совет в Варнавине неплохой, и нельзя из-за ошибок отдельных лиц перечеркивать его работу в целом!
5 февраля в Варнавине созывается III уездная конференция РКП(б). Делегатов 38 от 19 парторганизаций уезда, всего членов партии 223. О масштабах и деталях беды на починке Ларионовском они все еще не знают, но уже догадываются – зловещие слухи доползли до Варнавина из Урень-края. На этом фоне конференция линию партии ужесточает:
«Задачи партии по отношению к Уренскому краю:
1) Ввиду антисоветских отношений населения Уренского края к посылаемым туда партийным работникам объявить, что за жизнь каждого товарища вводится круговая порука граждан сел и деревень.
2) Что за смерть каждого партийного и советского работника будут расстреливаться заложники, взятые из семей тех, кто идет против Советской власти».
К середине февраля обстоятельства трагедии проясняются… Трупы продотрядников искали по лесам несколько недель. Нашли. Привезли в Варнавин. Городок вздрогнул, заголосил.
«Трупы везли неприкрытыми в таком виде, как они были найдены, – вспоминал бывший продотрядник В.М. Журавлев. – У меня за четыре месяца работы в бандитском крае нервы притупились до крайности, но это зрелище… Чтобы так издеваться над человеком, обреченным на смерть, действительно, нужно было быть зверем, нет, хуже зверя, потому что зверь, когда сытый, не трогает». Часть трупов захоронили 9 марта в Варнавине рядом с братской могилой жертв еще прошлогоднего Уренского мятежа, часть – забрали и захоронили родственники.
17 февраля от уисполкома направляются в Кострому четверо делегатов, дабы в красках доложить о чрезвычайном положении в уезде. О случившемся информируется Москва: подробная телеграмма уходит во ВЦИК на имя М.И. Калинина. Оценка прошлогодних событий, насчет Галахова и К0, в устах и центральной, и губернской властей в корне меняется.
1 марта 1919 г. созывается экстренное объединенное заседание Костромских Губисполкома и Губкома РКП(б). Заседание признает, что, «действительно», Варнавинский «уездный Исполком проявил ДОСТАТОЧНУЮ РАБОТОСПОСОБНОСТЬ (выделено мною – Авт.), а ошибки отдельных его членов не кладут пятна на его деятельность в целом». В то же время! Причины постоянных восстаний в Урень-крае «коренятся, главным образом, в экономических условиях быта населения, состоящего преимущественно из кулаков и спекулянтов, а равно и его религиозной нетерпимости».
Заседание признало также, что «на кулаков и изуверов гуманное обращение и мирная агитация невозможны до тех пор, пока не будет у них отнята возможность терроризировать советских работников». Но – как отнять эту «возможность»?
«Подавить белый террор следует классовым террором и тем навсегда прекратить повторяющиеся попытки срыва здесь мероприятий Советской власти», – рекомендовало варнавинцам уважаемое заседание. Того же (с некоторой коррекцией) мнения придерживается А.В. Луначарский, в это время командированный в Костромскую губернию в качестнаве регионального представителя Совнаркома по заготовке хлеба. В своей известной статье «Костромское крестьянство» сей интеллигент из интеллигентов разъясняет:
«Кулак Ветлужский или Варнавинский – это не торговец, наживший на стороне большие деньги, – это человек, прикрепленный к месту, деньги он нажил лесом, тут же на своих родных реках. А иногда это просто очень крупный крестьянин, разросшийся середняк. В некоторых местах этих уездов такое прочное крестьянство поддерживается старой верой, и это придает им еще более поруку и какую-то обособленность от внешнего мира. К революции он относится как к пришлому антихристу, большевиков ненавидит, внутренне очень спаян. Леса являются их крепостями, и надо удивляться той железной энергии, с которой Советская власть в этих уездах, несмотря на настоящую вандею, высоко держит знамя… Повторяю, здесь есть и средний, и бедный крестьянин, на него приходится опираться в борьбе с кулаками, но здесь этот средний и бедный крестьянин темнее, леснее, провинциальнее, чем в западных уездах. По единству веры или просто по темноте он склонен идти за кулаком. Все это создает в общем неблагоприятную картину отношения с деревней».
И далее: «Если в Варнавинском уезде… наши товарищи… часто ожесточаются, – встает на защиту своих коллег Луначарский, – и проводят серьезные карательные экспедиции, то этому нельзя удивляться и нельзя этого осуждать». Другими словами: «работайте» дальше, товарищи!
Засучив рукава, обретя второе дыхание, варнавинские коммунисты вновь подняли свое «знамя», которое, было, дрогнуло в их натруженных «пролетарских» руках!
