Цветные облака смерти

ИсторияСобытия

Прошло 100 лет со времени массового применения на войне отравляющих газов

Ипр – городок в западной Фландрии, сейчас совсем небольшой, а когда-то он был большим, славный средневековый город суконщиков. Его долго осаждали англичане в Столетнюю войну, «проклятые годоны», как выражалась Жанна д’Арк… Однако это мало кто вспоминает, разве что местные жители, потому что во всем мире этот маленький город и река известны как часть другого имени. Именно здесь в Первую мировую войну впервые было массово применено химическое оружие: в апреле 1915 года – хлор, а в 1917 году – горчичный газ, который и стал называться ипритом.

Никто не помнит толком, где в первый раз применили порох, мало кто знает, чей корабль был впервые поражен торпедой, а название города и реки тесно слились с этими газовыми баллонами и облаками…

Стоит отметить, что к весне 1915 года это уже была другая война, не та, которая началась летом 1914- го, с ее маневренными сражениями и «бегом к морю», с эскадрой фон Шпее, которая, отрезанная от родных портов, носилась по океану в ожидании последней битвы. Война застыла в окопах, она постепенно меняла свою суть, становилась (перерождалась) в войну не столько солдат, сколько ученых, технологий, заводов.

Отравляющие газы, собственно, не были новинкой: об их боевом применении задумывались уже во второй половине XIX века, но тогда изобретение было признано несвоевременным и отложено на дальнюю полку.

(Впрочем, Пальмерстон хотел было потравить газами героических защитников Севастополя: специальными судами, нагруженными серой, однако джентльмены – таковые еще были – видимо, решили, что это умалит их воинский пафос.) В начале Первой мировой войны к использованию ядовитых газов решили вернуться, сначала робко, по-дилетантски. Евгений Белаш в книге «Мифы Первой мировой» пишет: «Французы первыми применили 26-мм ружейные гранаты со слезоточивым газом (этиловый бромацетат) еще в августе 1914 года. В каждой гранате было 35 граммов газа, но на открытой местности он быстро рассеивался без видимого эффекта для противника, поэтому французы отказались от газовых гранат как бесполезных. Немцами снаряды со слезоточивым газом использовались 27 октября 1914 года в битве при Нев-Шапель. Профессор Вальтер Нернст предложил заменить в 105-мм снарядах взрывчатку на раздражающее слизистую оболочку вещество – сернокислый дианизидин, одновременно экономилась дефицитная к тому времени взрывчатка. 3000 снарядов были выпущены по британским солдатам, но те даже не заметили химической атаки».

И все бы, возможно, так и было пущено на самотек, затерялось бы в канцеляриях, было бы презрительно отвергнуто старорежимными отцами-командирами, когда бы ни нашелся один человек. Это был весьма достойный человек, на фотографии он внимательно смотрит через очки, бритый наголо, с пухловатыми губами – это Франц Габер, Нобелевский лауреат 1918 года, патриот своей родины. Он на самом деле был патриотом своей немецкой родины – этот выкрест из хасидской семьи, за фигурой которого, постепенно уходя вглубь веков, толпятся тени цадиков, раввинов, мелочных торговцев, а где-то совсем далеко смуглые дети играют на улицах Иерусалима. Он не отличался в этом чувстве от многих других; евреи на самом деле были патриотами своей немецкой родины, вставали за нее в атаку, посылали на фронт сыновей и дочерей. Философ Гуссерль, который потерял на войне сына, а второй был тяжело ранен, дочь которого работала в госпитале – говорил своему ученику Мартину Хайдеггеру, что философия может подождать, пока идет война. И Франц Габер искренне хотел помочь своей стране, прижатой паровым катком русской армии, отрезанной от мира британским флотом, он был все же ученым, этот Франц Габер, он полагал, что решение должно быть простым, ощутимым, земным… Кто же в прогрессивное время верит в небеса, в эти ветхие христианские небеса, в которых ради приличия еще звонят в колокола, но не более, чем это необходимо для небольшого аккуратного благочестия, а в реальном небе барражируют самолеты и дирижабли, они тоже служат войне, как и все вокруг, даже этот жидкий цикорий в чашке, даже этот тоненький тыловой кусочек колбасы, сквозь который просвечивает тарелка…

И Франц Габер предложил поставить дело на научную основу: распылять газ из промышленных баллонов, которые не подпадают под действие Гаагской конвенции (она воспрещала применение газов в артиллерийских снарядах). В качестве отправляющего вещества он выбирает хлор: этот газ массово изготовляется, доступен для немедленного применения, он летучий и одновременно плотный. Германское командование в нерешительности, оно колеблется, однако в это время как раз планируется операция на Восточном фронте, знаменитый Горлицкий прорыв, старый рубака Макензен рисует стрелки в направлении Варшавы, и надо как-то отвлечь союзников, прикрыть местным наступлением основное место удара немецкого кулака.

Уже в марте 1915 года на позиции германской армии в районе Ипра доставлены 1600 больших и 4300 малых газовых баллонов с 168 тоннами хлора.

Они прикопаны на переднем крае, при установке несколько баллонов пробито артиллерийским огнем союзников, и первыми жертвами нового оружия становятся германские солдаты: около пятидесяти человек отравлены хлором, двое из них погибли. Оставалось дождаться ветра, благоприятного восточного ветра, достаточно ровного и сильного, дующего в сторону неприятельских позиций. В эфире потрескивали переговоры: «Дует неблагоприятный ветер… Ветер усиливается… Его направление постоянно меняется… Ветер неустойчив…». Они ждали больше месяца, до 22 апреля 1915 года.

Тем временем война идет своим чередом. Представим себе траншеи Первой мировой войны апреля 1915 года: кругом расцветают, разбрызгиваются весенние листья, поднимается трава, в низинах окопов лужицами высыхает растаявший снег. В окопах терпко пахнет потом, порохом, горчит и сластит аромат табачка, и этот аромат сливается со страшным запахом разложения – это ведь друзья-однополчане лежат мертвыми в десятке метров от окопа, а кто-то висит на колючей проволоке и его череп смущенно улыбается врагам. Перемирия для уборки трупов отменены, это ведь как-то старорежимно, почти сентиментально и не соответствует высокому накалу современной битвы…

Этой весной Эрих Мария Ремарк еще ходит в католическую учительскую семинарию, он, наверное, расставляет флажки на карте, обозначая передвижения доблестных германских войск, а где-то неподалеку, под каштаном, стоит легкая тень: еще не выдуманная им Патриция Хольман. Малыш-солдат Эрнст Юнгер уже стал настоящим окопником и записывает в дневнике фронтовые впечатления вперемешку со снами: «Вечером я еще долго сидел на пеньке, окруженном пышно цветущими синими анемонами, полный предчувствий, знакомых солдатам всех времен, пока не пробрался по рядам спящих товарищей к своей палатке, а ночью мне снились сумбурные сны, в которых главную роль играла мертвая голова. Наутро я об этом рассказал Припке, и он выразил надежду, что череп принадлежал французу». Артиллерист Федор Степун предается легкой русско-немецкой меланхолии; в письме из венгерского села, занятого русской армией, он пишет жене: «Господи, сколько нежной прелести, сколько мира и любви в природе. Как хорошо здесь, верно, было прошлою весною, когда всюду свершалась мирная и благостная жизнь, когда за плугом брел «оратай», и ксендз каждый вечер выходил посидеть на крыльце своего дома. А теперь всюду мерзость запустения. Всюду вокруг церкви и вокруг нашего дома окопы, заваленные всяким мусором, кровавой ватой и бинтами. О Господи. Господи, почему терпишь Ты такое заблуждение сынов Твоих?».

…Ветер подул в лицо французским солдатам в начале 20-х чисел апреля, это был свежий восточный ветер, наверное, именно такой подгонял вперед корабли Колумба.. Под стать ветру была и заря: 22 апреля она была особенно прекрасна и переливалась яркими красками. Возможно, все это настраивало на несколько безмятежный лад, однако немцы как-то подозрительно возились у прикопанных на переднем крае емкостей, да и перебежчик еще в середине апреля рассказал, что затевается газовая атака. Впрочем, ему не особенно поверили, этому перебежчику, вроде бы хотели принять меры, но потом оказалось, что то ли французы должны подать документы англичанам, то ли наоборот, и все сведения затерялись в штабной рутине. Ближе к вечеру немцы открыли газовые баллоны. Желтовато-зеленые облака яда, поднявшиеся в воздух, по мере продвижения становились голубовато-белым туманом.

Первый удар приняли на себя алжирские солдаты французской армии. Очевидцы писали: «Попытайтесь вообразить себе ощущения и положение цветных войск, когда они увидали, что огромное облако зеленовато-желтого цвета поднимается из-под земли и медленно двигается по ветру по направлению к ним, что газ стелется по земле, заполняя каждую ямку, каждое углубление и заполняет траншеи и воронки. Сначала удивление, потом ужас и, наконец, паника охватила войска, когда первые облака дыма окутали всю местность, и заставили людей, задыхаясь, биться в агонии. Те, кто мог двигаться, бежали, пытаясь, большей частью, напрасно, обогнать облако хлора, которое неумолимо преследовало их».

Англичанин Уоткинс вспоминал: «Среди нас, шатаясь, появились французские солдаты, ослепленные, кашляющие, тяжело дышащие, с лицами темно-багрового цвета, безмолвные от страданий, а позади их в отравленных газом траншеях остались, как мы узнали, сотни их умирающих товарищей».

Потрясенным людям могло показаться, что буквально исполняются слова Апокалипсиса: «Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны. Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя». В густом облаке тонули траншеи, и немецкие солдаты не решались последовать за ним вперед. Их робкое наступление было отбито остатками частей союзников. Еще несколько газовых атак в течение ближайших дней отравило несколько тысяч человек, и дало немцам всего сотню метров отвоеванной земли.

Несмотря на весь ужас первого применения, оказалось, что новое оружие не является тотально смертоносным – оно лишь чудовищно омерзительно, и вся дальнейшая история войны будет отмечена этой гниющей язвой траншей под Ипром, заполненных газом и отравленным людьми.

Вскоре, 31 мая, германцы применили новое оружие против русских солдат в районе Воли-Шидловской. Газ был пущен на рассвете, в ходе последующего боя русскими были отбиты пять атак, включая ночную. Приводятся разные данные о потерях от газов в этом бою. Историк Антон Керсновский пишет: «У нас было отравлено смертельно 10 000 человек, 14-я Сибирская дивизия погибла почти целиком». Согласно данным современного исследователя Алексея Ардашева, число умерших от газов составило 1883 человека, а Евгений Белаш приводит еще меньшие цифры: «2 офицера и 290 солдат умерли от газов на позиции, 23 офицера и 2070 солдат были отравлены газами и эвакуированы». Тем не менее, газовая атака и здесь не привела к прорыву фронта. Стороны спешно занялись разработкой противогазов (первые модели поставили на фронт в течение ближайшего месяца), а поначалу рекомендовали солдатам использовать для защиты от газов тряпки, пропитанные мочой или водой.

…Как писал Жорж Бернанос, сам четыре года бывший пехотинцем Первой мировой: «Эти всемирные войны, на первый взгляд свидетельствуют о необыкновенной активности человека, меж тем как на деле они изобличают, напротив, его растущую апатию. Кончится все это тем, что на бойню будут отправлять огромные покорные стада» («Дневник сельского священника»).

…Союзники, конечно, выражают живейшее негодование немецким варварством, они возмущены. Английский генерал-лейтенант Фергюсон называет поведение Германии трусостью, однако сразу присовокупляет: «Если британцы хотят выиграть эту войну, они должны уничтожать врага, и если он действует нечестно, то отчего нам не воспользоваться его способом».

Вскоре свое химическое оружие есть у всех сторон, идет лихорадочное наращивание производства. Наряду с газобаллонными атаками используются снаряды с отравляющими веществами: только за ночь 9–10 октября 1916 года французами выпущено более 8400 химических снарядов, английская армия требует от промышленности 30 тысяч в неделю.

«Газовой начинкой» пытаются компенсировать дорогую взрывчатку, применяются все новые отравляющие вещества. Немцы с какой-то мефистофелевской издевкой помечают химические снаряды крестами: «желтый крест» (иприт), «зеленый крест» (фосген), «синий крест» (слезоточивый газ). Англичане составляют своего рода «меню» для германских солдат: слезоточивый газ – для «обезлюживания» обороняемой территории на длительное время, джеллит – для наиболее быстрого эффекта непосредственно перед атакой, хлорпикрин – для временной нейтрализации после атаки, смесь хлора с фосгеном, иначе «Белая звезда» – для наибольших потерь в живой силе. Британский капитан Уильям Говард Ливенс изобретает газомет. (Он якобы мстит за гибель своей жены на потопленном немецкой подводной лодкой лайнере «Лузитания»; обещает уничтожить немцев не меньше, чем было на нем пассажиров. Позднее выяснилось, что капитан не был женат.) Теперь газовые баллоны можно метать на сотни метров, создавая плотность отравляющих веществ, против которой не помогают противогазы. 1 декабря 1917 года британцы выстрелили 2300 бомб из 44 газометов всего за 15 минут, сначала выжигая немцев термитом из укрытий, затем используя фосген, хлорпикрин (слезоточивый газ) для снятия противогазов и снова фосген.

В районе применения газов вянут растения и умирают животные, Эрнст Юнгер вспоминает: «Большая часть растений увяла, повсюду лежали мертвые кроты и улитки, а размещенным в Монши лошадям конный связной обтирал слезившиеся глаза и исслюнявленные морды». Газовая атака становится обыденностью, и Федор Степун пишет в письме: «Немцы все время вели обстрел отвратительно мерный и беспощадный, не меньше десяти снарядов в минуту. Ты представь себе только. Ночь, темнота, над головами вой, плеск снарядов и свист тяжелых осколков. Дышать настолько трудно, что кажется, вот-вот задохнешься. Голоса в масках почти не слышно, и, чтобы батарея приняла команду, офицеру нужно ее прокричать прямо в ухо каждому орудийному наводчику. При этом ужасная неузнаваемость окружающих тебя людей, одиночество проклятого трагического маскарада: белые резиновые черепа, квадратные стеклянные глаза, длинные зеленые хоботы. И все в фантастическом красном сверкании разрывов и выстрелов. И над всем безумный страх тяжелой, отвратительной смерти: немцы стреляли пять часов, а маски рассчитаны на шесть. Прятаться нельзя, надо работать. При каждом шаге колет легкие, опрокидывает навзничь и усиливается чувство удушья. А надо не только ходить, надо бегать. Быть может, ужас газов ничем не характеризуется так ярко, как тем, что в газовом облаке никто не обращал никакого внимания на обстрел, обстрел же был страшный – на одну третью батарею легло более тысячи снарядов. Женя говорит, что утром, по прекращении обстрела, вид батареи был ужасный. В рассветном тумане люди, как тени: бледные, с глазами, налитыми кровью, и с углем противогазов, осевшим на веках и вокруг рта; многих тошнит, многие в обмороке, лошади все лежат на коновязи с мутными глазами, с кровавой пеной у рта и ноздрей, некоторые бьются в судорогах, некоторые уже подохли».

Общие потери всех сторон от газов составили 1 миллион 300 тысяч солдат. Из них умерли 91 тысяча человек. Жена Франца Габера не вынесла участия своего мужа в разработке химического оружия и застрелилась. Позже, после Второй мировой войны, покончит жизнь самоубийством их сын.

Сам Габер уже после войны, в 1918 году, получил Нобелевскую премию, после прихода нацистов к власти переехал в Великобританию. В 1934 году он принял приглашение возглавить исследовательский институт в Палестине, но умер в дороге и был похоронен в Базеле. В 1920-е годы в институте, который возглавлял Габер, был создан газ «Циклон Б». К началу Второй мировой войны всеми странами был накоплен впечатляющий арсенал отравляющих веществ, но ни Гитлер (сам пострадавший от газов в Первую мировую войну), ни другие так и не начали его боевое применение.

Сегодня рядом с Ипром, на давно засыпанных окопах, сажают редиску и лук. Сейчас, когда мы видим стелящийся белый дым, то склонны предполагать, что это пиротехнический эффект или прорыв теплоцентрали. Однако уже открытые кладези бездны сложно затворить навсегда. Ведь, как отмечает идеолог сионизма Теодор Герцль в книге «Каинов дым»: «Человек, изобретающий ужасное оружие, делает для дела мира больше, чем тысячи кротких апостолов». В то же время английские авторы Фрайс и Вест в книге «Химическая война» подчеркивают: «Газы не могут быть изъяты из употребления. Что касается отказа от употребления ядовитых газов, то следует вспомнить, что ни одно могущественное боевое средство никогда не оставалось без применения, раз была доказана его сила, и оно продолжало существовать вплоть до открытия иного, более сильного». И резюмирует итальянский генерал Джулио Дуэ: «Безумцем, если не отцеубийцей, можно было бы назвать того, кто примирился бы с поражением своей страны, лишь бы не нарушить формальных конвенций, ограничивающих не право убивать и разрушать, но способы разрушения и убийства. Ограничения, якобы применяемые к так называемым варварским и жестоким военным средствам, представляют собой лишь демагогическое лицемерие международного характера…».

…Таким образом, если вдруг на нас (или, поначалу, других) надвинется удивительное цветное облако, подобное морскому приливу, возможно, это станет последним, что мы увидим в жизни.

Источник