Умная сила противодействия

Выступление бывшего руководителя российского отделения Интерпола Владимира Овчинского произвело сильное впечатление на участников недавнего медиафорума в Минске.

«СБ» даже напечатала его в своей рубрике «Мнения». Доктор юридических наук, он сквозь призму своей специальности криминологии смотрит на процессы, происходящие в мире, в России, в Беларуси. Что общего между мировым финансовым кризисом и арабскими революциями? Почему Россия кровно заинтересована в стабильности в Беларуси? Об этом и другом в интервью с ним.

— Владимир Семенович, если послушать ваши выступления, то может сложиться впечатление, что вы пессимист…

— Нет. Но основополагающие причины мирового кризиса не устранены. А именно: параллельно с реальной банковской системой существует виртуальная, наполненная «токсичными» деривативами на триллионы долларов. По существу — это теневая, криминальная банковская система.

— И какой выход из этой ситуации?

— Выходы есть. Их предлагал предыдущий директор–распорядитель МВФ Доминик Стросс–Кан. Это жесткое регулирование — национальное и наднациональное.

— Но мы не видим, чтобы международные структуры урегулировали конфликты, наоборот, в мире неспокойно…

— Сейчас я еще больше убедился в том, что Довильские соглашения (последний саммит «большой восьмерки») весьма негативны для общемирового процесса. Потому что признание легитимными арабских революций без всяких оговорок дает простор любым деструктивным действиям в любой стране. Режим, который по каким–то непонятным критериям будет признан недемократическим, может быть смещен. Кто будет определять эти критерии? Кто будет оценщиком? К чему приведут эти революции?

Что выиграл народ Египта или Туниса от своих революций? Были прекрасные страны с выстроенной социальной жизнью, с мощным туристическим бизнесом, где не было голодающих. А сейчас запасов продовольствия осталось на 4 — 5 месяцев, ничего не работает, преступники выпущены на свободу, туристический бизнес свернут — он существует только за счет российских туристов, больше никто туда не едет.

— То есть вы считаете, что социальных предпосылок не было в этих странах?

— Никаких. Я был накануне революции в Каире и видел эту сытую молодежь, эти заполненные кафе и рестораны. Поэтому я называю произошедшее там — «революция упитанных».

Ливия вообще по всем экономическим показателям находилась на одном уровне с восточноевропейскими странами и Россией. Там не было большой социальной несправедливости.

— Но, может, у ливийцев были политические требования?

— А какие?.. Какие, скажите на милость, политические требования выдвигает сейчас ваша оппозиция? Выпустить лидеров из тюрьмы? Перестать разгонять митинги? Ну перестанете, а дальше что? Какие требования в экономике? Шоковую приватизацию, чтобы «грохнуть» ваши заводы, остановить производство, свернуть социальную сферу?

— Приватизация и так идет…

— Важен тип приватизации, важно, как она идет. Эволюционный путь перехода к рыночной экономике или шоковый путь, как в России произошел. Отказаться от вашей модели — но какую тогда можно предложить взамен? Никто ведь ее и не предлагает.

Сейчас кризис показал, кто вышел в плюсе, — это Китай. А это что, либеральная страна? Это типичная экономика госкапитализма. Сейчас в России на уровне руководства страны модно говорить об отказе от пути госкапитализма. А что взамен? Радикальный либерализм. Отсутствие госрегулирования? Но против этого выступают уже все выдающиеся экономисты. Они все рыночники. Но они все за то, чтобы на период кризиса и посткризиса было жесткое госрегулирование.

Если отдать все в частные руки — это не значит, что все сразу будет хорошо. Теплоход «Булгария» был в частных руках и пошел ко дну. Ни одного ремонта, плавал без одного двигателя… Недавно выступал Владимир Путин, который сказал, что наши нефтяники не построили за 20 лет ни одного современного нефтеперерабатывающего завода. И что, в этом плане плохи китайские пятилетки, которые четко говорят, сколько стране нужно новых НПЗ, столько гидростанций, что это будут делать частники, а это — государство, здесь мы приглашаем иностранных менеджеров, здесь обходимся своими силами. Это что, плохой путь? Я считаю, что мир только по этому пути и может развиваться.

— Если, по–вашему, социальных причин не было для революций, значит, был внешний стимул?

— Да, безусловно. На кого делают ставку Соединенные Штаты? Ведь все в ужасе. В Египте скоро выборы, и в конечном итоге парламентское большинство будет у братьев–мусульман. Но они еще до сих пор значатся в списках террористических организаций и Интерпола, и ФБР, и в России. А теперь американцы на уровне конгресса говорят, что это уже не те братья–мусульмане… Ставку сделали на радикальный ислам. Для чего? Можно строить гипотезы. Но когда делаешь гипотезы такого рода, тебя сразу называют конспирологом, сторонником теории заговора. Ну, пусть считают. Я ничего своего не говорю, а лишь повторяю, что пишут американские исследователи, арабы. Анализирую их точки зрения, с чем–то соглашаюсь, с чем–то нет. И я соглашаюсь, что, возможно, одной из версий этой глобальной арабской революции была остановка в развитии арабских государств.

Глобализация привела к тому, что по всему миру распространились не только демократические стандарты, но и стандарты образа жизни. Кризис показал, опять же по мальтузианской теории, что всего на всех не хватит. Значит, надо остановить развитие кого–то, чтобы сохранить свое благосостояние.

— По–вашему, в этом основной смысл сетевых революций?

— Да. Под каким бы соусом все ни подавалось.

Обама фактически стал первым сетевым революционером. Он начал с сетевой революции в Молдове. Теперь это все вылилось в арабский мир.

— И что, на ваш взгляд, можно противопоставить этой угрозе?

— Умную тактику противодействия. Если вас вызывают ненасильственными действиями к насилию — нельзя поддаваться на провокацию. Тут нужно действовать очень тонко…

Кстати, по одной из революционных методик следует дождаться, когда власть перейдет допустимый предел насилия и прольется первая кровь. Вот тогда эта власть объявляется нелегитимной, следует обращение к международному сообществу, принимаются резолюции вплоть до применения оружия. Это ловушка, в которую нельзя попадать.

Для этого нужен диалог с молодежью, с оппозицией. Потому что она неоднородна. Есть люди, которые деньги отрабатывают. Есть всякого рода сумасшедшие. Есть убежденные люди, которые ненавидят власть. Но большая часть людей — это те, с которыми можно говорить и вести диалог.

— В том числе и посредством сетей. Вы, кстати, сам активный пользователь социальных сетей?

— Да, у меня блог открыт на сайте «Московского комсомольца», на «Эхе Москвы». Я публикуюсь постоянно и в национал–патриотической прессе, и в либерально–демократической. Обращаться надо ко всем слоям, везде есть порядочные люди.

— Как эта ситуация выглядит из Москвы? Российские каналы подливают масла в огонь…

— Я считаю, что будет не просто ошибкой, а настоящей трагедией ухудшение этих отношений. Трагической ошибкой будет помощь деструктивным силам, которые пытаются расшатать действующую политическую структуру. Деструкция в Беларуси — это неминуемая двойная деструкция в России. Кто этого не понимает — тот не понимает развития политического процесса.

— Поясните этот тезис.

— Если здесь будет допущен переход от ненасильственной революции к насильственной, к смене режима, к санкциям, к разрыву Союзного государства, к разрыву таможенного пространства, к хаосу на этот территории, то это неминуемо самым негативным образом скажется на России и по принципу домино вызовет такие же процессы у нас. Вызовет глобальные изменения геостратегического соотношения сил в мире. Потому что, если в Беларуси будет другой политический режим, то он, по моему глубокому убеждению, будет только антироссийским. «Холодная война» ведь не заканчивалась после падения коммунизма, и границы противостояния могут передвинуться к Смоленску. А это уже прямая угроза развитию России. Я прежде всего беспокоюсь о безопасности своей страны. Нам надо всеми силами сделать так, чтобы не допустить деструкции в Беларуси.

Источник: Беларусь Сегодня